Она всего лишь намеревалась скрыть истинные чувства и преуспела в этом настолько, что Алека мгновенно охватил неудержимый гнев. Значит, она всего-навсего использовала его, не так ли? Совершенно равнодушна к нему и желала лишь его тело, и все для своих проклятых женских целей!

Алек стиснул зубы, пытаясь не показать силы своей ярости и растущего сознания несправедливости. Однако, как ни удивительно, злость, казалось, мгновенно перетекла в его мужскую плоть, и, не говоря ни слова, без единой мысли, Алек начал снова врезаться в нее, глубоко и ритмично.

— Алек!

— Ну а я… еще не открыл тайну. Раздвинь ноги шире, Джинни, и начинай двигать бедрами мне навстречу.

— Но я не хочу этого… О Алек!

— Вот это правильно, не нужно думать, только чувствовать.

Джинни пыталась сдержать стоны, и секунды три это ей удавалось. Но потом она обвила его ногами, пока Алек, сжав ее ягодицы, поднимал и опускал ее, все быстрее и быстрее. Все, . что он говорил и делал, было непередаваемо чувственно, но Джинни не хотела вновь подпасть под его чары, терять рассудок и забываться в огненном водовороте, страшилась предложить себя кому-то, стать единым целым с этим мужчиной, отдаться на волю чувств, не имевших ничего общего с логикой и контролем.

— Знаешь, сколько существует способов, которыми я могу взять тебя, Джинни? — неожиданно выдохнул Алек. — Сколько способов подарить тебе наслаждение, пока ты не начнешь кричать, и извиваться, и терять сознание? Это самый старый традиционный способ, когда ты лежишь на своей прекрасной спинке, широко расставляя ноги… для меня. Но еще можно по-другому: я переверну тебя на живот, и подниму твои бедра, и войду в тебя сзади… так всего глубже, Джинни, и к тому же я смогу одновременно играть твоими прелестными грудками.

Алек застонал, и Джинни невольно спросила себя: возбуждают ли его собственные слова так же сильно, как ее?

— Чувствуешь, как туго сжимаются твои мышцы вокруг меня… да, подними ноги еще выше… вот так… да…

Неожиданно, без предупреждения, он рывком вышел из нее, и Джинни вскрикнула, упираясь в его плечи, пытаясь вернуть… все напрасно. Однако так же внезапно он вцепился в ее бедра, поднимая их. Джинни успела заметить решительно-сосредоточенный взгляд, прежде чем он наклонил голову и, отыскав ее, начал ласкать губами, вонзая в нее язык, обволакивая, обводя, прикусывая, и наслаждение, острое, ставшее почти болью, охватило Джинни с новой силой, которой невозможно было противиться, и она смутно страшилась лишь одного, что он отстранится, не пожелает, не захочет…

Она всхлипывала, лихорадочно перекатывая голову по смятым простыням, стуча по постели туго сжатыми кулаками, выгибая спину, но он неумолимо продолжал ласкать ее, чуть отстранился, снова начал ласкать…

— Алек… о, пожалуйста, Алек!

Он быстро поднял голову. Пальцы проникли в разгоряченную плоть, но сам Алек хотел видеть лицо Джинни, когда она забьется в судорогах наслаждения. Увиденное превзошло даже самые смелые фантазии, и он, именно он, довел ее до этого, заставил отрешиться от себя, потеряться в звездной дали, лишиться рассудка и разума и стать именно той, какой он хотел. И прежде чем ощущения померкли и угасли, он глубоко, мощным рывком врезался в нее.

Эксперимент, черта с два!

Нелепая женщина! Она принадлежит ему. Только и всего.

Алек принял решение.

На этот раз Джинни заснула глубоким усталым сном. Алек осторожно вытянулся рядом, натянул на нее одеяло, укрылся сам.

— Глупая женщина, — повторил он, целуя ее в лоб и прижимая к себе, так что голова Джинни легла ему на плечо. Густые, мягкие волосы рассыпались по его груди. — Здесь твое место, и я очень просил бы не забывать этого.

Джинни тихо застонала во сне. Он снова поцеловал ее и, устроившись поудобнее, закрыл глаза, вспоминая о том, как отказался взять ее несколько дней назад. Из-за благородных побуждений и боязни огорчить Джеймса. А сейчас? По правде говоря, он овладел ею частично именно потому, что этого, вероятно, хотел ее отец. По крайней мере это служило достаточно разумным объяснением для насытившегося любовью мужчины. Теперь ей придется выйти за него.

Алек надеялся, что подарил ей ребенка этой ночью.

Ей придется понять: он сделал то, чего пожелал бы ее отец. Но знал ли Джеймс, что Алек вынудит ее принять решение подобным способом? Вероятно: он был очень проницательным человеком. И знал также, что Алек хочет его дочь.

Алек вздохнул.

И очнулся лишь от звуков тоненького голоска, мгновенно повергшего его в слепящую панику.

— Папа!

Алек рванулся с постели; отуманенный сном мозг прояснился как по волшебству при виде стоящей в дверях Холли. Нужно было запереть дверь! Проклятие! И хотя это оказалось невыносимо трудно, Алеку удалось взять себя в руки и даже выдавить приветливую улыбку. Нельзя дать Холли понять, что она последний человек, которого он хотел бы увидеть в эту минуту.

— Доброе утро, хрюшка. Тебе не кажется, что сейчас ужасно рано, чтобы бродить по коридорам?

— Не знаю. Я проснулась, значит, не так уж рано. Даже немножко светло. Почему ты обнимаешь Джинни?

Особа, о которой шла речь, вздохнула, потянулась и, открыв глаза, оказалась лицом к лицу с пятилетней малышкой, стоявшей посреди комнаты с моделью корабля — по-видимому, фрегата — под мышкой.

Джинни, застонав, зарылась головой в грудь Алека.

— Не будь трусихой. Иди сюда, Холли, а то замерзнешь. И кстати, прикрой дверь, если не трудно.

— О нет, — простонала Джинни, совсем исчезая под одеялом.

— Так почему ты держишь Джинни? И почему она как-то смешно пищит и прячется?

— Доброе утро, Холли, — пролепетала Джинни, приподнимая голову. Высунуться она не могла, поскольку была совсем голая, и поэтому, судорожно вцепившись в одеяло, подтянула его до подбородка и хотела завернуться потуже, но у Алека были другие намерения. Он решительно сжал руки, не давая ей двинуться.

— Я иногда сплю с папой, — пояснила Холли, не сводя с них немигающих мудрых глазенок.

— Здесь еще есть место, хрюшка. Джинни не будет возражать и, кроме того, поможет согреть тебя.

— О нет, — в который раз застонала Джинни, совершенно потрясенная происходящим.

Холли осторожно поставила фрегат на ночной столик и забралась в постель. Алек постарался, чтобы девочка легла поверх простыни, которой были укрыты он и Джинни.

— Устраивайся, дорогая. Вот так, хорошо. Он натянул поверх одеяло и лег на спину, вытянув правую руку. Головка Холли лежала на его плече, Джинни прикорнула рядом.

— Ужасно приятно! — провозгласила девочка. — Джинни такая же теплая, как ты, папа.

— О нет, — в который раз застонала Джинни.