«Какая она красивая сейчас», — неизвестно почему и не к месту подумал Алек, глядя на разъяренную фурию, обжигавшую его яростным пламенем. Вполне хороша для него, как серьезно утверждала дочь. Волосы, беспорядочной гривой разметались по плечам и груди. Зеленые глаза стали еще зеленее на бледном лице.

Алек неожиданно понял, что Джинни сильно похудела за эти несколько дней. Высокие скулы выдавались чуть сильнее, казались немного резче очерченными. Джинни выглядела такой хрупкой и слабенькой, и это пугало Алека. Он хотел видеть ее сильной. Сильной и мужественной, но одновременно нежной и щедрой… во всем, что касалось его.

О дьявол!

— Я слышу тебя. Ты почти кричишь. Джинни с силой стукнула кулаком по кровати:

— Черт вас побери, барон, я действительно так считаю, и…

— Но ты можешь забеременеть, Джинни. Надеюсь, что так и будет. Может, хоть это тебя образумит. Джинни мгновенно осеклась.

— Беременна… — повторила она каким-то чужим, непохожим на обычный голосом, тонким и жалобным словно плач ребенка.

— Я дважды пролил в тебя свое семя. Я был в тебе, Джинни, так глубоко, насколько это возможно. Ребенок, вполне вероятно, уже зародился в твоем чреве.

Этот очень спокойный, чуть протяжный голос окончательно вывел Джинни из себя. Она круто развернулась, врезала кулаком в челюсть Алека и молниеносно кинулась на него. Алек повалился на спину, хохоча до слез, пока Джинни, оседлав его, колотила в грудь, выкрикивая проклятия. Волосы ее рассыпались по его лицу и плечам. Наконец, устав от всего этого, Алек схватил ее за руки и дернул на себя.

— Ты очаровательна и совершенно безумна, — пробормотал он, целуя ее.

Джинни немедленно попыталась его укусить, так что поцелуй кончился очень быстро. Алек по-прежнему держал ее за руки, но позволил выпрямиться:

— Это, моя дорогая Юджиния, еще один способ заняться любовью. Ага, по твоим скошенным глазам вижу, что ты начинаешь меня понимать. На этот раз ты оседлаешь меня, и я войду в тебя снизу. Представляешь, как это будет прекрасно? И ты будешь делать, что хочешь, двигаться медленно или быстро, а я притяну тебя к себе и начну целовать твои груди, и…

Джинни вырвалась, откатилась к краю постели, сорвав одеяло, завернулась в него и только потом повернулась лицом к Алеку, желая высказать все, что о нем думает, но совсем забыла, что одновременно сдернула одеяло и с него и что Алек лежит на спине, слегка расставив ноги, и при этом совершенно обнажен, а мужская плоть — снова в полной готовности, набухла и слегка подрагивает.

Джинни задохнулась. Его тело было таким совершенным, что ей смертельно захотелось снова наброситься на него, и гладить эту бархатистую кожу, и зацеловать с головы до ног, и…

Нет, это нужно немедленно прекратить. Она не просто безумна, она совершенно потеряла всякое подобие здравого смысла.

— О Господи, — охнула Джинни.

Он еще имеет наглость ухмыляться, несчастный болван!

Алек приподнялся на локтях:

— Джинни, прошу, прежде чем убегать, выслушай меня. Подумай только, даже если ты разыгрываешь мужчину, ты все равно женщина, а женщина всегда может забеременеть, если спит с мужчиной.

— Спит, ха!

— Ты знаешь, что я имею в виду. Мы были вместе, Джинни, дважды. Уже в эту минуту, пока мы разговариваем, ребенок может начать расти в тебе.

— О, прекрати, Алек! Уходи, я прошу! У меня столько дел, и…

— Неужели ты так легко забыла или не обращаешь внимания на условия завещания своего отца?

Джинни мгновенно замерла, плечи опустились, волосы разметались, скрывая ее профиль от него.

— Я не уйду, Джинни. — Голос Алека стал невероятно нежным. — Пойми, пройдет месяц, и все будет кончено, для тебя и меня. Мы должны поговорить об этом.

Алек сел и, перекинув ноги через край кровати, потянулся. Джинни могла лишь беспомощно глазеть на игру упругих мышц на спине. Все было так, словно он всегда просыпался в ее спальне, словно его место — именно здесь.

— Сейчас я не могу, — глухо, запинаясь, пробормотала она наконец, и Алек согласно кивнул:

— Хорошо. Тогда днем. Осталось всего двадцать шесть дней.

Джинни не подняла глаз. В голове снова и снова неотрывно вертелась одна мысль: отец мертв, а она валяется в постели с мужчиной, озабоченная лишь тем, как поскорее потерять девственность. Она почувствовала, как слезы жгут веки, и сглотнула горький комок, но ничего не ответила, просто ожидала, пока он наконец не покинул спальню.

— Джинни, черт возьми, ты окончательно потеряла то малое зерно разума, которое еще оставалось в твоем мозгу!

— Вовсе нет. Я совершенно не шучу. Не хочешь еще чаю?

Алек ошеломленно покачал головой, но все же подал ей чашку.

— Позволь мне быть откровенным и говорить без обиняков. Ты хочешь знать, действительно ли я искренне и без всяких уверток хочу жениться на тебе?

— Да. Пожалуйста, скажи мне правду, Алек.

— Хорошо. Да, я хочу жениться на тебе.

— Хотя ты совсем недолго знаешь меня?

— Да.

— Хотя ты видел, как меня рвало тогда?

— На твои вопросы становится трудно отвечать, но да, даже несмотря на это.

— И хотя я шла за тобой до дома Лоры Сэмон, и влезла на дерево, и следила за вами через окно спальни?

— Это становится с каждой секундой все труднее, но все равно да, даже после этого.

— Ты любишь меня?

Алек несколько секунд глядел в чашку, вспоминая цыган, которые каждый год раскидывали табор в Каррик-Грейндж, когда он был совсем мальчиком. Одна из старух гадала на спитом чае и, почему-то воспылав симпатией к Алеку, обучила этому искусству и его. Однако сейчас это не помогло. Он не смог ничего увидеть на дне чашки.

— Ты небезразлична мне, Джинни, — тихо выговорил он наконец. — И очень нравишься. Думаю, у нас получится неплохой брак и мы сможем прекрасно ужиться.

— Ты не любишь меня.

— Ты, кажется, готова настаивать на том, чего, по моему мнению, может вообще не существовать. А ты, Джинни? Любишь меня?

Очевидно, его вопрос застал Джинни врасплох. Она как-то потерянно посмотрела на него, и этот взгляд неожиданно пробудил в Алеке жгучее желание обнять девушку, прижать к себе, укачивая, как ребенка, и защитить от всего, что может повредить хотя бы волос на ее голове.

Джинни поспешно вскочила и направилась к высоким полукруглым окнам, выходившим на передний газон. Алек молча наблюдал за ней.

— Любишь ли ты меня, Джинни, несмотря на тот факт, что я потащил тебя в бордель? Несмотря на тот факт, что привязал тебя к койке, сорвал одежду и заставил кричать от наслаждения?