не получилось: уж чересчур крепко въелось все в цветок. Владимир чувствовал: Виноградова хочет о чем-то спросить, но не решается. По своей натуре он был уступчивым, никогда не отрицал бескорыстия, считая, что людей широких по натуре, добрых — очень много. Особенно в геологоразведке. Но сейчас, как ему казалось, было другое.

Аня выбросила маки и быстро взглянула на него:

— Помогите мне достать РУПА-1, а?

Владимир в раздумье расстегнул верхнюю пуговицу спецовки.

— РУПА-1... Это, кажется, что-то, касающееся... геофизики?

— Да. РУПА-1 — это радиоволновый универсальный прибор Аверьянова. Применяется для определения степени загрязнения воды промышленными стоками...

— Ясно. Но почему вы обращаетесь именно ко мне?

— Достать этот прибор почти невозможно. Серийный выпуск еще не налажен. А сам Аверьянов за год может сделать три-четыре штуки, не больше. Мы уже писали ему...

— Ну и что же?

— Нету, говорит, у меня этих приборов. Все раздал... Помогите, а? Аверьянов, как и вы, — из Киева! Работает на экспериментальном заводе геофизики... знает вашего отца...

Владимир передернул плечами, насмешливо поджал губы. Настойчивая девушка! Практичная... Что же ей ответить? Он никогда не любил обещать. Уж лучше сказать «нет», а потом все же постараться достать этот прибор... Экспериментальный завод геофизики... Кажется, это где-то на окраине Киева — в Святошине... Отец говорил, что электроинтегратор делали именно на этом заводе. А может, отец и провернет? Надо попытаться. Митя прав: во всех поступках людей есть свой смысл. Эта Виноградова, кажется, с характером. Вишь, как брови супит. Привыкла, видимо, добиваться своего. Цену себе знает.

— Ладно, Аня. Попытка — не пытка. Узнаю.

— Спасибо.

— Это вам спасибо. За то, что поддержали меня в Иркутске.

Ресницы ее вспорхнули и опустились.

Накануне отъезда из Кедровска Владимир зашел к начальнику разреза Сидорову подписать маршрутные листы.

В кабинете Сидорова, кроме него самого, были главный инженер Томах и секретарь партбюро Галицкий. На стенах висели плакаты по технологии проходки и крепления штреков, схемы шагающих экскаваторов, врубовых комбайнов, земснарядов. Большой, покрытый стеклом стол завален разноцветными папками и осколками минералов, болванками керна[4].

Поздоровавшись, Владимир протянул Сидорову маршрутные листы.

— Подпишите, пожалуйста. Вечером уезжаю.

Сидоров быстро просмотрел листы, расписался под каждым из них и возвратил Владимиру.

— Поставьте печать у секретарши... Присаживайтесь, побеседуем.

Владимир опустился на стул. Сидоров протянул всем поочередно раскрытую пачку «Казбека», закурил сам.

— Ну, дорогой Владимир Петрович, так чем же вы нас обрадуете? — хитро прищурился он, раскуривая с причмокиванием папиросу. В косых лучах солнца, бьющего из окна, его курчавая борода, казалось, тоже была соткана из дыма.

— Сейчас, Михаил Потапыч, трудно сказать что-либо определенное. Нужно провести дополнительные расчеты, — уклончиво ответил Владимир.

Сидоров поднялся со стула и вплотную подошел к гостю. Он стоял перед Кравчуком взлохмаченный, насупленный и пристально смотрел на него, словно пытаясь отгадать, о чем именно умалчивает гидрогеолог.

— Ну, хоть тысяч сто... натянем? — с надеждой спросил сидевший на диване Томах, поблескивая стеклами квадратных, в золотой оправе очков.

— Точную цифру я вам назову осенью, — неторопливо ответил Владимир. — Сейчас же скажу только одно: на нас в этом отношении особенно не надейтесь.

— Для чего же вы тогда взялись за эту тему? — сердито бросил Томах. — Приезжал два года назад ваш нынешний научный руководитель Боков, наобещал золотые горы. А теперь они говорят, чтобы на них не надеялись! Забавно!

«На что же уповал Боков? Опять все держится на ниточке... Это тот самый случай, когда не ты идешь по жизни, выбирая дороги, а она тебя ведет. Ты зависим сейчас от неодушевленной вещи, от ерундистики какой-то — глинистости песков. У тебя есть руки, голова, знания, но ты их не можешь использовать при этих обстоятельствах. Сейчас не ты диктуешь природе, а она тебе. Смешно и больно одновременно. А еще говорят, что человеку горы сдвинуть под силу...»

— Все, что можем, сделаем, — вздохнул Владимир.

— Если бы мы знали, что так все обернется, то договорились бы с «Центргипрошахтом» или с Ленинградским НИИ по дренажу... Вы нас, уважаемый Владимир Петрович, подводите! Да-да, подводите! Директивы нашей партии необходимо выполнять! — нахмурился Томах. Круглое лицо его побагровело, а короткая веснушчатая шея сделалась еще толще.

— Это уже не беседа, а упреки. Оставьте их, пожалуйста, при себе, — отрезал Владимир, поднимаясь со стула.

«Независимый молодой человек. Точь-в-точь как Петр Михайлович Кравчук некогда», — подумал Сидоров.

— Ладно, не будем обострять отношений, — вмешался в разговор молчавший до этого Галицкий. — В экономическом эффекте в равной степени заинтересованы и разрез, и НИИ. Я думаю, что Владимир Петрович в конечном итоге нам поможет...

Владимир смотрел в пол. Ему был неприятен этот разговор, и он хотел поскорее уйти.

— Будем стараться, — сухо сказал Владимир, не поднимая глаз.

— Только, пожалуйста, не делайте никаких кардинальных изменений в системе дренажа, — поспешил добавить Томах. — Деньги на осушение Южного участка нам уже отпущены, забивные фильтры и крепление для подземных дренажных штреков мы уже заказали. Никаких новшеств нам не надо! А то Петрунин все уши мне прожужжал насчет поверхностного способа осушения... Все уже утверждено, забито!

«Ваша позиция мне давно известна, не надо повторяться», — подумал с досадой Владимир, вставая.

— Передайте привет Петру Михайловичу от его бывших студентов Галицкого и Сидорова! Кстати, как у него со здоровьем? Осколок из легкого ему так и не удалили? — Секретарь партбюро Галицкий, щурясь от табачного дыма, с чуть заметной улыбкой смотрел на Кравчука.

— Отец... не хочет делать операцию. Не решается. Извините, я опаздываю. До свидания.

2

По пятницам Владимир и Петр Михайлович уезжали вечером за город, на базу отдыха ВНИГИ. Младший брат Владимира Саша оставался дома; у него были лекции в университете.

Базу отдыха построили лет пять назад на берегу Киевского моря. Здесь, среди старых сосен, стояли симпатичные домики, деревянные навесы для машин. Был тут и открытый плавательный бассейн на восемь дорожек, спортивные площадки и даже свой институтский катер. Отдыхай, как душа пожелает.

Утро в субботу выдалось теплое, погожее. Солнце исполосовало лес длинными янтарными стрелами... После завтрака Владимир поставил на воздухе две раскладушки: в тени под сосной — для отца и возле самой воды — для себя.

Петр Михайлович облачился в пижаму и, взяв под мышку кипу газет и журналов, пошел следом за сыном. Это был тучный, широкогрудый мужчина с вялыми,