Через стену друг за другом перелетели четыре автоматных магазина. А потом… грохнул взрыв. Прямо там, где лежал Белый.

В пробитое Аркадием отверстие влетела тугая струя горячей пыли.

— Юрка! — крикнул майор. — Ты живой? Тебя не задело? Юрка!..

Борис успел загнать в приемное гнездо один из магазинов и, саданув длинной очередью, быстро выглянул наружу.

Потом сполз по стене, уселся на камни и стянул с головы светло-серую бандану:

— Все… Нет больше нашего Юрка. Сам подорвал гранату.

Не поверив, майор приник к дыре и снова принялся звать друга…

— Пойдем, Аркадий, — мягко тронул за плечо Палыч. — Пойдем. А то и мы тута навсегда останемся…

Они поднимались по балочке. Тяжело поднимались: грязные, почти безоружные и озлобленные. Впереди Супрун с Матвеевым тащили раненного в ключицу паренька. Следом контрактник на пару с Серебровым помогал прыгать на одной ноге подраненному капитану Куценко — покидая последним развалины, тот «словил» голенью пулю.

У командира оставался последний магазин. Изредка он оборачивался и, поднимая правой рукой автомат, стрелял. Стрелял не целясь — смешанный с кровью липкий пот заливал глаза…

Скакать вверх на одной ноге было трудно даже натренированному Борьке. Он матерился, булькал грудью, хрипел и отплевывался. Аркадий с пареньком помогали из последних сил, однако все равно не поспевали за первой парой.

Впереди замаячил последний участок перед вершиной — ровный, словно кто-то копал вручную. Ровный, оттого и опасный — простреливался снизу до самого верха.

— Поднажми, Куцый, — задыхался Серебров. — Здесь надо побыстрее. Побыстрее, понимаешь?..

Выстрел из гранатомета он смог бы распознать на слух с любой разумной дистанции. Однако в ту минуту и сердце норовило выпрыгнуть, и в висках стучало молотками, и стрельба сзади слилась в сплошной грохот. В ту же роковую секунду он впервые ощутил острую спицу, насквозь проколовшую левую сторону груди. Но не успел ничего понять, не успел испугаться и схватиться за сердце. Заряд долбанул сбоку — в нескольких шагах.

В последнее мгновение сознание выхватило беспорядочно мелькавшее небо, землю и чьи-то ноги. Несколько осколков впились в тело, и острая боль в груди, в иное время причинившая бы жуткое страдание, тотчас растворилась и затухла вместе с угасавшим сознанием…

Очнулся он в госпитале — в чистенькой и белой как первый осенний снег палате.

А через день к нему пустили друзей: Илью и Палыча. Им повезло — осколки не достали. Они же и вытаскивали троих израненных товарищей на вершину, пока подоспевшие «крокодилы» долбили склон НУРСами, перемалывая отходившую банду. Они же бегом спустились вниз — убедиться, что товарищ действительно погиб. Однако, тела его не нашли…

Потом Аркадий часто вспоминал последнюю операцию, ставшую, пожалуй, самой неудачной в его военной биографии. Вспоминал погибших молодых контрактников и, конечно же, Юрку Белого. Вспоминал и был не в силах оторваться от гнетущих мыслей, как невозможно оторвать взгляд от места катастрофы, погрузившись в черное облако уныния…

— Все — стоп! — опасаясь превысить дистанцию в тысячу метров, скомандовал майор.

Спуск не стал затяжным. За пределами района — на северо-запад от горы и всего на сотню метров ниже простиралась небольшая долинка. За ней, как раз в километре, дыбилась соседняя высота. На нее-то и поднялись.

Серебров распределил роли:

— Илья действуй — нажимай свои кнопки. А вы, граждане, не маячьте столбами — расползайтесь по щелям. Палыч, понаблюдай в оптику за контейнером…

Супрун выудил из кармана пульт, расправил усик антенны, повернулся лицом к соседней вершине и, помедлив секунду, нажал красную клавишу.

— Ага, дымок вверх брызнул, — радостно известил снайпер.

— Значит, сработало, — довольно улыбнулся инженер и устроился неподалеку от Борьки — по другую сторону громадного валуна.

Все четверо замолчали, глядя на верхушку горы. Стоящего на камне контейнера с маячком, разумеется, не видели, но каждый знал: он там — возвышается этаким реперным знаком и ждет своих новых хозяев.

Прошло пять минут, десять…

Легкий ветерок на вершине и удивительная тишина. Никакого движения на противоположной сопке.

«Неужели подвело чутье, и я ошибся? Неужели окончательно потерял нюх? — опустив голову, беспокойно теребил колючий подбородок Аркадий. — Вот будет смех, если ничего не произойдет. Выходит, перестраховался. Неудобняк перед мужиками. Хорошо хоть об урановых фантазиях не рассказал!..»

— Оп-па! — вдруг изумленно воскликнул Матвеев.

— Ни хрена себе! — вторил Борька.

Серебров очнулся и глянул на соседнюю гору. Прямо из-за нее со стороны Ирана выскочили два легких вертолета. На небольшой высоте прошлись над макушкой; один тут же стал моститься неподалеку от контейнеров, второй снизился и начал выписывать круги вокруг возвышенности, осматривая ее склоны.

— Сдается мне, что он кого-то ищет, — шепнул Илья. — Как думаешь, Аркадий?

— Примерно так же, — кивнул тот.

И подумал: «Вот теперь все стало на свои места. В ящиках мы перли уран — это теперь и дураку понятно. И останься мы около них — капец бы настал сто процентов! Порвали бы нас как бумагу. Расстреляли бы из пулеметов и улетели… Ну, Барков!.. Ну, обмылок гребанный!»

Тем временем Палыч, не опуская винтовки, докладывал:

— «Вертушки» без опознавательных знаков. Старенькие; кажись, американского производства…

Из севшей на вершине машины выскочили двое. Бегом приволокли один контейнер, бросились за вторым…

Другой вертолет продолжал нарезать круги. Осмотрев со всех сторон гору, спустился ниже и почти завис, медленно смещаясь вдоль обширной складки.

«Иранцы. Как пить дать иранцы, — утвердился в своем предположении майор. — Стало быть, здесь не задержатся, и искать нас до победного не будут — им тоже не резон нарываться на международный скандал. Сейчас заберут ценный груз и смотаются через реку восвояси».

И пока друзья не просекли, откуда прилетели эти винтокрылые «птички» и куда улетят, скомандовал:

— Пошли, граждане. Потихоньку сваливаем по северному склону…

* * *

Налегке группа быстро спустилась с горы и через полчаса достигла лесистого склона длинного, уходящего далеко на север хребта. В лесу отдышались, перекурили…

Борька и Палыч молчали.

Куценко вообще слыл пофигистом и очень легким человеком, не привыкшим долго и глубоко над чем-либо размышлять. Матвеев же, наоборот — был человеком обстоятельным и разумным; если за что-то брался, выполнял работу скрупулезно, вникая в каждую мелочь и тонкость. Однако он сильно сдал за последние годы, «утерял бодрость мыслей», — как сам же и выразился при встрече.