Однако я не сводила глаз с Адама. Я надеялась, что за днем его рождения последует ночь. На мне были узкие джинсы и черный пуловер, и я пребывала в уверенности, что еще чуть-чуть, и мы с Адамом начнем друг с другом заигрывать. Да какое там – начнем! Я была твердо убеждена, что мы уже начали друг с другом заигрывать и вскоре дозаигрываемся до того, что отправимся домой рука об руку.

Перед самым закрытием бара Адам вальяжно подошел к нам и шлепнул Дэвида по плечу.

– Отлично смотритесь, вы, двое, – фамильярно подмигнул он. – Не забудьте телефончиками обменяться.

Я была просто раздавлена. Сражена наповал. Заветный занавес распахнулся, но все, что я за ним увидела, оказалось пустой и голой сценой. Адам не питал ко мне никаких чувств. И яснее ясного дал мне это понять.

Дэвид нервно хихикнул. Засунул руки в карманы. Спросил:

– Ну так как, телефон дашь?

Я продиктовала ему номер. Он позвонил на следующий же день, и мы договорились о встрече через неделю. Наш роман развивался поразительно неспешно, мало-помалу. Вначале он пригласил меня пропустить по стаканчику, затем на ужин, потом на обед и наконец, на четвертом нашем свидании, – на бродвейскую постановку, билеты на которую ему подарили. После нее мы и переспали. Через два года мы съехались и стали жить вместе. Я перевезла всю свою спальную мебель, он – половину гостиного гарнитура. Для хозяйственных нужд мы открыли совместный банковский счет. Пока я заказывала на «Амазоне» всякую мелочь, так как считала (и до сих пор придерживаюсь этого мнения), что выстаивать длиннющие очереди – несусветная глупость, Дэвид ходил за покупками в супермаркет «Торговец Джо». Мы принимали приглашения на свадьбы, устраивали вечеринки, закупая готовую еду, и карабкались по карьерным лестницам на расстоянии вытянутой руки друг от друга. На расстоянии вытянутой руки, верно? Если можно вытянуть руку и коснуться близкого тебе человека, разве расстояние так уж и важно? Разве важно оно, если ты хотя бы видишь того, кто тебе дорог?

– На Двенадцатой улице трубу прорвало, – говорю я, снимаю пальто и сажусь, впитывая каждой клеточкой своего тела ресторанное тепло. Что поделать – ноябрь. Погода меняется, и мы меняемся вместе с ней.

– Я попросил бутылку «Брунелло», – сообщает Дэвид. – В прошлый раз, когда мы здесь были, оно нам понравилось.

У Дэвида есть специальная таблица, куда он заносит наименование блюд и напитков, которые вызвали у нас восхищение. Такой вот узелок на память. Он закачал таблицу на телефон и теперь постоянно сверяется с ней.

– Дэвид! – возмущенно выпаливаю я. – Флорист заказал три тысячи гардений!

– Для чего?

– Для нашей свадьбы.

– Я догадываюсь. Но зачем?

– Понятия не имею. На него, наверное, затмение нашло. К началу фотосессии все эти гардении превратятся в пыль. Они и двух часов не продержатся – увянут.

– Ну, если это ошибка флористов, пусть покрывают расходы за свой счет. Ты им позвонила?

Я беру салфетку и расправляю ее на коленях.

– Да, но толком поговорить мы так и не успели, меня прервали по работе.

– Я разберусь. – Дэвид отпивает глоток воды.

– Ты просто золото. – Я откашливаюсь. – Дэвид… Обещай, что не убьешь меня за то, что я сейчас предложу.

– Ты требуешь невозможного, ну да так и быть – обещаю.

– Я серьезно!

– Да предлагай уж.

Я глубоко вздыхаю.

– Дэвид, может, нам отложить свадьбу?

У него вытягивается лицо. Однако в его недоуменном взгляде, устремленном на меня, я вижу кое-что еще. В самой глубине его зрачков, в основании зрительного нерва, мелькает облегчение. Дэвид уже обо всем догадался, и мой вопрос лишь подтверждает его опасения. Он знает, что я его брошу. Наверняка знает…

– А почему мы должны ее откладывать? – холодно спрашивает он.

– Потому что Белла больна и не сможет на ней присутствовать. Давай подождем, когда она поправится. Я не хочу выходить замуж без нее.

Дэвид качает головой.

– И на сколько ты хочешь отложить свадьбу?

– До лета. Глядишь, к тому времени мы и место получше найдем.

– А чем тебе не нравится уже найденное место?

Дэвид в раздражении откидывается на спинку стула. Плохой знак – Дэвид очень редко выходит из себя.

– Данни, ответь мне на один вопрос.

Я замираю. На улице, за окном, глухо завывает ветер, предвещая резкое похолодание.

– Ты и вправду хочешь выйти за меня замуж?

Я выдыхаю. Кровь радостно струится по моим венам.

– Да! – фырчу я, будто вновь заработавший водопроводный кран, из которого выплескивается долго томившаяся вода. – Разумеется да!

Приносят вино, и мы отвлекаемся на дела более насущные: откупориваем бутылку, смакуем вино, разливаем его по бокалам, произносим тосты. Дэвид поздравляет меня с назначением в «КуТе».

– Но ты точно в этом уверена? – возвращается он к нашему разговору. – Потому что я не… Порой я начинаю в этом сомневаться.

– Забудь все, что я сказала, – мотаю я головой. – Я ляпнула глупость. Не подумала хорошенько. Давай оставим все как есть.

– Как есть?

– Да.

Мы заказываем еду, но почти не притрагиваемся к ней. Нам бы сначала переварить обнажившуюся перед нами правду. Наверное, мне стоило бы ужаснуться и испугаться, но единственное, что не дает мне покоя, единственное, что вынудило меня сказать «да», – это так и не заданный Дэвидом вопрос: «А если Белла не поправится?»

Химиотерапия чудовищна. Бесчеловечна. Чем дальше, тем хуже. Белла совсем не держится на ногах и покидает квартиру, только чтобы съездить в клинику. Все дни она проводит в постели, переписываясь с девушками из галереи и онлайн наблюдая за тем, как готовятся выставки. Иногда я забегаю к ней по утрам. Сведка впускает меня, я иду в спальню и, даже когда Белла спит, присаживаюсь на краешек кровати.

У Беллы начинают выпадать волосы.

Свадебное платье готово и сидит на мне как влитое. Оно даже идет мне. Продавщица не солгала: вырез действительно не так уж и плох, как мне показалось.

Целую неделю Дэвид не упоминает о свадьбе. Целую неделю я не отвечаю на письма организатора свадьбы, сбрасываю звонки и медлю с подписанием счетов. И вот, вернувшись с работы домой, я застаю Дэвида сидящим за кухонным столом перед глубокой тарелкой с пастой и двумя мисками салата.

– Привет, – говорит он. – Присаживайся.

Привет. Присаживайся.

Совсем недавно Олдридж восхищался моей интуицией, однако я всегда считала интуитивные прозрения собачьим бредом. Что есть эти предчувствия, как не хорошо проанализированная информация? Все, что от вас требуется, – это собрать исходные данные: слова, телодвижения, окружающую обстановку, беспристрастно оценить их, как вы оценили бы работу движущегося механизма, и сделать выводы. Не интуиция подсказывает мне, что произойдет дальше, когда я послушно присаживаюсь у стола, а правда жизни, открывшаяся нам за ужином в ресторане.