– Нет, живут.

– Живут. Живут. Да разе ж так живут? Вот ранче жили, а чичас тока на ладан дышат. Духу не хватат с одним мужиком тож и с бабой прожить. Начинки-то побольше накладай.

– Угу. – Липа старательно запечатывала пирожок с капустой.

– Шапку-то нашла? – Бабушка ловко сложила пирожки на противень и отправила в духовку.

– Нашла.

– Это ента-то, – бабушка уже стояла в прихожей. – Ишь, грязна-то кака! Табаком несет. Куришь, а?

– Нет, баба, не я. – Липа выхватила шапку из рук бабушки, ткнулась в нее носом. – Да, стирать надо.

– Дак иди стирай, чоб до зафря высохла.

– Баба… – Липа спрятала шапку за спину. – Можно я у тебя поживу, а?

– Здрасьте я ваша тетка! А чичас ты чего делашь?

– Ну, ночую.

– Ночую, ночую, а кто дневать мешат? Я тебя гоню?

– Нет…

– Ну дак чего не так? Комната есь, живи сколь надо. Иди стирай шапку.

– Ладно, баба. – Липа улыбнулась и сделала руками движение, будто хотела обнять бабушку, но тут же опустила их.

– Иди, иди, не чужи ведь. – Бабушка вернулась в кухню, а Липа отправилась в баню, слив в ведро горячую воду из чайника.

На крыльце девушка остановилась, созвездие Большой Медведицы смотрело прямо на нее. Когда-то отец рассказывал, что в этом созвездии есть двойная звезда, по которой определяли зоркость воинов. Липа уже забыла арабские названия звезд, входящих в состав созвездия, но перевод их помнила точно: одна, та, что ярче, – это Конь, другая, тусклая, маленькая, – Всадник. Липа пригляделась, стараясь отыскать Всадника. Он был все там же – на своем месте.

Пахло кислым тестом и оладьями. Кира потянулся, окинул взглядом комнату, в которой спал: четыре окна, завешенные плотными шторами, в центре – круглый столик, на нем кружевная белоснежная салфетка (плетением таких, он знал, увлекалась Зарина), вокруг него два стула, справа у глухой стены стоял шкаф, забитый книгами (это тоже была слабость хозяйки), на стене напротив дивана, на котором спал Кира, между двух окон висели часы с кукушкой, у стены слева, также между окон, стояло трюмо. За стеной, у которой стоял диван, была комната Зарины. Кира заглянул туда: аккуратно заправленная узкая кровать, щетка для волос на прикроватной тумбочке, высокий платяной шкаф с овальным зеркалом на дверце, секретер на длинных тонких ножках, украшенных резьбой, – все это смотрело на Киру открыто и откровенно в рассеянном утреннем свете.

– Доброе утро, еж.

Кира вздрогнул, оглянулся – перед ним стояла Зарина в длинном малиновом атласном халате с широкими короткими рукавами, волосы ее были спрятаны под косынкой.

– Идем завтракать, – пригласила она, вытирая руки о белый передник, украшенный рюшами.

– Угу, – по дороге в кухню Кира задержался у книжного шкафа, разглядывая многочисленные разносортные корешки: чего тут только не было: и Виктор Гюго, и Александр Грин, и Лоренс Стерн и куча всякой литературы по психологии и педагогике, да всего и не перечислишь. – И ты все это читала?

– Почти все, – кивнула она, разливая чай.

– И как?

– Что?

– Голова не лопнула?

– Нет, еж, не лопнула.

Кира поморщился, она и раньше его называла так, но то было раньше, а теперь это прозвище как-то царапало, вырос он из него, что ли? Интересно, чувствует она это?

– Как тебе мой секретер? – спросила Зарина, наблюдая, как Кира с аппетитом поглощает оладьи, обмакивая их в малиновое варенье.

– Секретер? Хорош.

– Еще бы, знаешь, как долго я его искала! Через Интернет заказывала!

– Я думал, ты про оладки спросишь.

– Да я и так вижу, что тебе вкусно!

– Я и не думал, что ты так готовишь.

– Как так?

– Ну, так… ну вкусно…

– М, а ужин вчерашний?

– Прости, язык тогда проглотил, такая вкуснятина была!

– То-то же. Просто это моя давняя мечта!

– Я помню, ты еще в студенчестве мечтала о секретере.

– Мечтала… – Зарина вздохнула, ей давно не было так хорошо! Наконец рядом с ней есть родной, близкий человек, с которым можно просто болтать о чем-нибудь, который поймет с полуслова и не осудит. Кира отогревал ее сердце и душу своим присутствием, голосом и даже здоровым аппетитом. – Как я рада, что ты здесь! Я так скучала по тебе…

Кира чуть не поперхнулся – этого он никак не ожидал! Он-то думал, что доставляет ей только хлопоты и огорчения.

– Я… тоже скучал…

– А помнишь, когда ты болел, мы целыми днями сидели у большого окна и мечтали? Помнишь?

– Да, там как раз дорога была видна и две лиственницы на перекрестке…

– Когда я уезжала, их спилили.

– Жаль.

– Жаль…

– Сегодня выходной, есть время перенести твои оставшиеся вещи ко мне, – вспомнила Зарина.

– Оставшиеся?

– Ну да.

– Все мои вещи уже здесь, – улыбнулся он.

– Это та спортивная сумка – и все?! – удивилась Зарина. – И зачем тебе директор дом сдал? Хватило бы маленькой комнатки.

– Согласись, в доме ходить из угла в угол куда интереснее.

– О да, маршрутов куда больше! – смеясь, подтвердила она.

– А этот дом ты снимаешь?

– Нет, еж, это мой дом.

– Твой!

– Ну да, наследство.

– Наследство? От кого?

– Когда я приехала сюда, я не придумала ничего лучше, чем остановиться у одной одинокой старушки. Она была этому рада, ведь я в отличие от нее многое могла по дому и по хозяйству, благодаря своей молодости. Так мы жили, поддерживая друг друга: я – добрым делом, она – добрым словом. Она прописала меня в своем доме и отписала его мне. Не так давно ее не стало, а я до сих пор веду здесь хозяйство. Этот дом станет и твоим, если ты, конечно, не против.

– Это…

– Необычно, как в кино?

Кира кивнул.

– Кстати, совсем забыла! У меня же молочко свеженькое есть, с утреца надоила, будешь?

– Надоила? – Брови Киры поползли вверх, он глядел на Зарину во все глаза и не мог поверить сам себе, что давно ее знает. – У тебя корова есть? – осипшим голосом поинтересовался он.

– Козы, у меня, козы, ежик, – засмеялась она, сверкая белыми ровными зубами.

– Чай с молоком хорошо отбеливает зубы, – непонятно к чему пробормотал Кира.

– Что? – не расслышала она.

– Сколько у тебя коз?