Старого и Нового Света и т. д. Отчасти задачу затрудняло то, что в погоне за патогеном SARS ученые не знали, что именно ищут: что-то знакомое, что-то вроде бы новое, но похожее на знакомое, или что-то совсем новое.

Была и еще одна возможная категория: что-то знакомое ветеринарам, но совершенно новое как человеческая инфекция. Иными словами, новый зооноз.

Лабораторная методология, которую я описал выше, – использование ПЦР для поиска узнаваемых фрагментов ДНК или РНК, а также молекулярных анализов на антитела или антигены, – подходит только для поисков того, что уже знакомо, или, по крайней мере, для того, что похоже на что-то знакомое. Подобные тесты, по сути, дают вам положительный, отрицательный или примерный ответ на конкретный вопрос: «Это оно или нет?» А вот искать совершенно новый патоген труднее. Микроб невозможно найти по молекулярной сигнатуре, если вы не знаете, что это за сигнатура. Так что ученому в лаборатории приходится прибегать к более старому, менее автоматизированному подходу: выращивать микроб в клеточной культуре, а потом смотреть на него в микроскоп.

В Гонконгском университете, стоящем на склоне высокого холма, возвышающегося над центром города, команда, возглавляемая Маликом Пейрисом, довела этот процесс до плодотворного окончания. Пейрис, уроженец Шри-Ланки, получил образование микробиолога в Оксфорде; он тихий, рассудительный человек с тонкими короткими черными волосами. В основном он известен как исследователь гриппа; в Гонконг он переехал в 1995 г., незадолго до пугающих событий с птичьим гриппом, и у него были основания считать именно птичью инфлюэнцу главной причиной событий в Гуандуне. «Первой нашей мыслью было, что вирус H5N1 получил способность передаваться от человека к человеку», – сказал он репортеру в 2003 году[89]. Но после проверки образцов SARS на H5N1, а также на других возможных «подозреваемых», они ничего не нашли и сделали вывод, что имеют дело с каким-то новым вирусом.

Тогда они сосредоточились на попытках вырастить его в культуре. Для этого, в первую очередь, было необходимо предоставить таинственному созданию среду из живых клеток, в которой оно сможет размножаться до тех пор, пока не нанесет этим клеткам достаточный урон, проявив тем самым себя. Эти живые клетки должны принадлежать к одной из «бессмертных» линий (как, например, знаменитые клетки HeLa, полученные у несчастной женщины по имени Генриетта Лакс) – то есть размножаться до тех пор, пока их что-то не убьет. Команда Пейриса предложила новому микробу пять разных клеточных линий, которые ранее оказывались хорошим «домом» для знакомых респираторных патогенов: клетки из почки собаки, из крысиной опухоли, из легких человеческого зародыша, полученного при выкидыше, и других. Результата это не дало. Не было отмечено никаких признаков повреждения клеток – и, соответственно, признаков роста вируса. Тогда они попробовали еще одну линию, полученную из почечных клеток зародыша макаки-резуса. Получилось! К середине марта они отметили «цитопатический эффект» в культуре обезьяньих клеток; это означало, что в них начало что-то размножаться и уничтожать их, переходя от клетки к клетке. Еще через несколько дней ученым с помощью электронного микроскопа удалось получить изображение круглых вирусных частиц, окруженных короной из шипиков. Это оказалось настолько неожиданным, что одному из микроскопистов даже пришлось, по сути, обратиться к полевому справочнику: он пролистал большую книгу микрофотографий вирусов в поисках совпадений, как вы или я искали бы неизвестную вам птицу или полевой цветок. Совпадение нашлось среди группы, известной как коронавирусы; их самая заметная характеристика – корона из узловатых белков, окружающих каждую вирусную частицу.

Итак, с помощью выращивания в культуре удалось установить, что в тканях пациентов с SARS, – по крайней мере, некоторых из них, – присутствует неизвестный коронавирус, но это еще не означало, что он является причиной заболевания. Чтобы определить причинно-следственную связь, команда Пейриса ввела сыворотку крови пациентов с SARS (которая содержала антитела) в культуру с новым вирусом. Она подействовала, словно святая вода, которой окропили ведьму. Антитела распознали вирус и дали сильную реакцию. Меньше чем через месяц, основываясь на этих данных, а также других тестах, подтвердивших гипотезу, Пейрис с коллегами издали научную статью, осторожно объявив, что новый коронавирус – «возможная причина» SARS[90].

Они оказались правы, и вирус стал известен как SARS-коронавирус, получив некрасивую аббревиатуру SARS-CoV. То был первый из обнаруженных коронавирусов, вызывающих серьезные болезни у людей. (Несколько других коронавирусов вызывают у людей простудные заболевания. Еще несколько – гепатит у мышей, гастроэнтерит у свиней и респираторные инфекции у индеек.) SARS-CoV звучит совсем не зловеще. В прежние дни новый патоген получил бы более живописное, гео-графичное название вроде «вирус Фошань» или «вирус Гуанчжоу», и все бы говорили: «Остерегайтесь, у него Гуанчжоу!» Но к 2003 году все уже понимали, что такая номенклатура – очерняющая, неприятная и вредная для туризма.

Несколько других команд, независимо друг от друга работавших над изоляцией патогена, вызывающего SARS, получили примерно такой же ответ примерно в то же время. В США над этим работала группа в штаб-квартире CDC в Атланте, с длинным списком международных партнеров. В Европе трудились ученые из нескольких исследовательских институтов, рассеянных по Германии, Франции и Нидерландам. В Китае небольшой отряд усердных, способных и почтительных ученых изолировал коронавирус и сфотографировал его за несколько недель до группы Пейриса. К сожалению, этим китайским ученым не повезло: они работали в Академии военно-медицинских наук, и на них давил авторитет августейшего пекинского научного светила, продвигавшего теорию хламидий, так что первыми объявить о своем открытии они не сумели. «Мы были слишком осторожны, – позже сказал один из них. – Мы прождали слишком долго»[91].

Следующим логичным шагом для Малика Пейриса и его команды – после опознания вируса, секвенирования части генома и определения его положения в семейном древе других коронавирусов – стали поиски его происхождения. Он же не мог появиться на пустом месте. Но каковы его естественная среда обитания, цикл жизни, естественный носитель? Один из ученых в той команде, молодой биолог по имени Лео Пун, затронул эту тему во время разговора со мной в Гонконге.

– Данные, найденные в человеческих образцах, – сказал Пун, – говорили о том, что этот вирус для людей новый. Я имею в виду, что люди раньше этим вирусом не заражались. Так что он, похоже, пришел от каких-то животных.

Но от каких животных – и как именно инфекция передалась людям? На этот вопрос можно было ответить, лишь отправившись в леса, на улицы, на рынки, в рестораны на юге Китая, чтобы собрать доказательства. Подталкивая его к этой теме, я спросил:

– Вы участвовали в полевой работе?

– Нет, я молекулярный биолог, – ответил он. Это, наверное, было примерно то