– Ну не на трамвае же такую интересную женщину везти? – подмигнула ему Мирослава.

– Вообще-то у меня на стоянке возле парка машина стоит, – растерянно сообщил Василий Петрович.

– Так это вообще здорово!

– Только это «Жигули» – девятка.

– Отлично!

Тут вмешалась Ольга Фёдоровна:

– О чём это вы там шепчетесь? Ведь портрет готов! Пойдёмте, – она снова собралась ухватить за рукав Мирославу.

Но тут Василий Петрович неожиданно даже для детектива проявил себя истинным кавалером, он откашлялся и произнёс:

– Уважаемая Ольга! Пардон, Ольга Фёдоровна! Разрешите представиться. Вася, то есть Василий Петрович! Я в некотором роде приглашаю вас провести сегодняшний день со мной! – При этом он галантно поклонился.

– С вами? – изумилась Погодина, но вдруг, присмотревшись к Василию Петровичу, раскраснелась, как шестнадцатилетняя барышня прошлого века на первом свидании, и смущённо проговорила: – Можно просто Оля. Хорошо, Вася?

– Просто прекрасно! – воскликнул художник, кивнул Мирославе на прощанье и, подхватив под руку свою даму, поволок Ольгу Фёдоровну к кассам.

Мирослава облегчённо перевела дух и направилась к своей «Волге».

Дороги к этому времени уже расчистили, и Мирослава за час с небольшим добралась до коттеджного посёлка, в котором находился особняк Твердохлёбова. В этот раз она не стала церемониться и настояла на свидании со Снежаной Матвеевной.

Вдова спустилась вниз заспанная, сердитая и с покрасневшими глазами. Не здороваясь, она сразу кинулась в атаку.

– Я вовсе не обязана с вами разговаривать! Вы не имеете никакого права!

– Не обязаны и не имею, – резко прервала её Мирослава, – и если вы, Снежана, не хотите беседовать со мной, то я немедленно отправляюсь в полицию вот с этим шедевром самобытного искусства, – при этом Мирослава раскатала скатанный в трубочку портрет.

– Что это? – изумлённо вырвалось у Снежаны.

– Вы перестали узнавать себя, – усмехнулась детектив, – сочувствую.

– Нет! Я узнаю себя! Но я хочу знать, откуда у вас мой карандашный портрет! Я никому не позировала!

– Он написан уличным художником со слов свидетельницы, которая видела вас незадолго до того, как был убит Эдуард Твердохлёбов, ваш пасынок.

– Эдуард убит?! – воскликнула Снежана и как куль осела на стоявшую в холле тахту. В глазах женщины плескался ужас.

– Разве вы этого не знали? – спросила Мирослава.

– Нет, – выдавила из себя Снежана и расплакалась.

– Полно, – проговорила Мирослава, – до весны ещё далеко, так что ручьи отменяются.

– Что? – не поняла молодая женщина, но плакать перестала.

– Нам нужно серьёзно поговорить с вами, Снежана Матвеевна, а пореветь вы успеете и после того, как я уйду.

– А вы уйдёте? – недоверчиво спросила женщина.

– Оставаться жить у вас в доме я точно не собираюсь, – едва заметно улыбнулась Мирослава.

– Тогда пойдёмте в гостиную. Я бы пригласила вас к себе, но у меня там не прибрано, – оправдываясь, проговорила Твердохлёбова.

– Мне без разницы, в каком помещении состоится наш разговор. Лишь бы вы были откровенны со мной.

– Я буду, – пообещала Снежана, открывая перед детективом дверь гостиной.

Когда они расположились друг против друга в двух тяжёлых креслах под старину, Мирослава спросила:

– Итак, вы ездили к Эдуарду?

– Ездила, – кивнула Снежана.

– Зачем?

– Он сам мне позвонил и просил приехать, – опустила глаза Снежана.

– И вы не могли ему отказать? – спросила Волгина не без иронии.

– Я пыталась! Но он проявил настойчивость. А я не умею долго сопротивляться, – призналась женщина.

– Хорошо. Вы приехали к нему. Что дальше?

– Эдуард стал просить у меня денег.

– И вы дали их ему?

– Нет, – женщина отрицательно покачала головой, – с собой у меня денег не было. Карты я оставила дома.

– Боялись, что он их отнимет у вас?

Снежана утвердительно кивнула:

– Притом денег на них не так уж много. Обычно деньги мне ежемесячно перечислял Никифор. А когда его не стало… – женщина обхватила себя обеими руками.

– Ну-ну, – успокаивающе проговорила Мирослава, – от бедности вы не умрёте. Так что не стоит переживать.

– Наследство ещё не скоро, – проговорила Снежана, – до этого времени мне нужно как-то прожить.

Мирослава могла бы напомнить ей про богатого любовника, но делать этого не стала.

– После того, как вы отказались дать Эдуарду в долг без отдачи, он предложил вам продать драгоценности?

– Откуда вы знаете? – удивилась женщина.

– Логика подсказывает мне именно такое развитие событий, – пожала плечами детектив.

– Да, он потребовал отдать ему мои драгоценности. Эдуард знал, что его отец часто дарил их мне.

– Продавать драгоценности он собирался сам?

– Да, сказал, что у него есть знакомые.

– Вы снова отказали ему?

– Не совсем, я обещала подумать, – уклончиво отозвалась женщина.

– Пасынок удовлетворился вашим ответом?

– Нет. Он принёс бумагу и ручку и потребовал, чтобы я написала собственноручно отказ от своей доли наследства в его пользу.

– И вы сделали это?

– Я сказала ему, что эта филькина грамота ничего не будет значить в суде. Но он стал настаивать. Глаза его при этом налились бешенством, я испугалась и бросилась к двери!

– А он за вами?

– Да! Но я успела свалить на него вешалку, и, пока он выпутывался изо всех этих пальто, я выбежала на лестничную площадку. Он потом вынесся за мной. Но я почувствовала свою безопасность и высказала ему всё, что думаю о нём. Он в ответ стал по-всякому обзывать меня и моего сына и даже пригрозил.

– Чем?

– Сказал «я придушу твоего щенка». Я очень испугалась. Но меня успокаивало то, что он не знал адреса моих родителей.

«Как будто это так трудно узнать», – подумала Мирослава, но вслух ничего говорить не стала, зачем пугать и без того перепуганную женщину. Хотя Эдуарда и нет больше в живых.

– Вы поехали домой? – спросила Мирослава.

– Да, когда я уже отъехала от его дома, он позвонил мне.

– И вы взяли трубку?

– Да, – кивнула Снежана, – сама не знаю зачем, но взяла. Из неё снова посыпались угрозы, и тогда я и выложила ему, что никакого наследства не будет. Он на какое-то время даже дар речи потерял. А потом демонически расхохотался. То есть не поверил мне. Но я ему поклялась, что Никифор сам сказал мне, что он все свои деньги и имущество разделил между дочерью, племянником и нашим малышом, если он окажется его сыном. А если нет, то и он ничего не получит.