атмосфере. Атмосфера же современного денежного хозяйства убивает нашу архаическую форму землевладения, подкапывает ее в самом корне. Хотите иллюстраций? Вот они.

Мы видели уже, как разрушительно влияет денежное хозяйство на семейную общину. Поищем теперь примеры влияния его на сельскую общину, собственно так называемую.

5. Выкупная операция

Вот перед нами выкупная операция, долженствующая подарить Россию новым сословием крестьян-собственников. Некоторые общины уже успели выкупить свои земли. Как же отразилось это на их внутреннем складе?

«Еще в Сборнике статистических сведений по Тамбовской губернии, – говорит Л.С. Личков[160], – между прочим указано было В.И. Орловым на то, что система выкупа земель чрезвычайно сильно влияет на уничтожение между крестьянами земельных переделов, утверждая и распространяя в крестьянстве взгляды на выкупаемую землю как на личную, неотъемлемую их собственность… Такое же явление мне и моим товарищам по собиранию статистических сведений удалось подметить и в Рязанском уезде».

Нужно сознаться, что г-ну Личкову удалось подметить в высшей степени любопытное и поучительное явление. «В Рязанском уезде, – говорит он, – состоящие на выкупе крестьяне совсем не переделяют своих земель в тех общинах, где землею дорожат, тогда как временно-обязанные, и особенно государственные, производят земельные переделы. Собственники же делят землю только там, где землей не дорожат, т. е. где приходится делить в сущности не землю, а приносимые ею тягости… Весьма характерно, что во всех выкупных общинах, где земля поделена по живым душам, распределение это сделано не после, а до или при самом выходе на выкуп (обыкновенно с тем, чтобы никогда уже более не делить). После же выхода на выкуп ни в одной общине, за исключением тех, где плохая земля только обременяет крестьян, – ни в одной, говорю я, не было передела земли, несмотря на явную неравномерность в ее распределении. Как ни прискорбно, а приходится все-таки признать как этот, так и другие факты, характеризующие совсем не мирское на-строение крестьянских интересов, – приходится потому, что всякому факту надо глядеть прямо в глаза, не прикрашивая его вредящими делу фразами».

Тенденция выкупленных крестьянами земель к переходу в частную, – вернее, подворную, – собственность замечается не в одной только Рязанской губернии. То же явление обнаруживается и в других местностях.

В Крестецком уезде Новгородской губернии «около половины бывших помещичьих крестьян, вышедших на выкуп, мирским приговором определили разделить всю землю чересполосно, по душам, а переделы навсегда уничтожить». Такие же случаи указаны «Докладом сельскохозяйственной комиссии» и для Калужской губернии. В деревне Старухине Тульской губернии «общинная земля не переделялась со времени реформы». В случае же частных переверсток число душ, «получивших надел при реформе», служит нормой для дележа. Даже «при разделе семьи считаются те же души, не принимая во внимание малолетних. Усадебная земля совсем не переделяется и переходит к семье». Общинный принцип сделал, как мы видим, немало уступок индивидуализму в этой деревне крестьян собственников, несмотря на то, что, по словам г-жи Ел. Якушкиной, они видят в общинном землевладении «единственное средство против обезземеления. Объективная логика вещей оказывается сильнее субъективной логики крестьянина. Но здесь между этими родами логики все-таки происходит еще борьба, существует разногласие, а вот в Борокской общине Псковской губернии, состоящей на выкупе с 1864 года, субъективная логика большинства давно уже заключила самый тесным союз с объективной логикой денежного хозяйства. На требование бедняками нового передела им отвечают, что «хотя ныне владеющие лишними наделами владеют ими и не по праву (не по числу душ), но все-таки они очистили эти наделы податью (выкупные платежи), а следовательно, и несправедливо было бы взять от них эти наделы»[161]. В другой деревне той же местности произошел такой характерный случай: один крестьянин принял подкидыша и просил мир нарезать в общем поле надел; тогда приемный отец выкупил этот участок за 100 руб., т. е. исключил его навсегда из передела. Выкуп земли и здесь оказался враждебным общинному землевладению.

Этот случай переводит нас к вопросу о выкупе надела не целым миром, а отдельными его членами. Такая операция допускается законом и нередко имеет место в действительности. Иногда крестьяне, окончательно выкупившие свой надел, продолжают владеть им на прежнем мирском начале, но иногда они противятся переделам, и тогда мир принужден считаться с ними, как с собственниками. В селе Сорогужине Владимирской губернии Юрьевского уезда «есть три дома полных собственников, окончательно выкупивших свой надел, из них двое безусловно согласились на коренной передел со всеми его последствиями (перемена места по жребию, уменьшение земельных участков и т. п.), а один потребовал добавления своего надела, и мир отвел ему недостающую землю прирезкою с краев каждого поля»[162]. В деревне Хорошевке и селе Николаевском той же губернии «есть полные собственники, и мир намерен им выделить, хотя и чересполосно, полный надел в том размере, как они выкупили его»[163]. Иногда, наоборот, мир препятствует выделу собственников, и тогда самый выкуп замедляется. Так, например, в Тамбовской губернии «выкупить отдельно свои наделы многие крестьяне желают, но общества не допускают такого выкупа, чтобы не освободить богатых крестьян от круговой поруки». Иногда выкупившим свои наделы домохозяевам мир отводит отдаленные и неудобные участки. Вот почему в Харьковской губернии «крестьяне гораздо более покупают чужих земель, чем выкупают свои»[164].

Этих фактов достаточно, чтобы показать, до какой степени неустойчивым становится равновесие общинных отношений, благодаря выкупной операции. Правда, окончательный, юридический переход к подворно-наследственному владению не только не является необходимым непосредственным результатом выкупа, но, наоборот, составляет редкое относительно явление. Крестьянин консервативен вообще, а в своих отношениях к земле – в особенности. Но это не изменяет дела. Взаимные отношения членов выкупившей свои земли общины только по названию напоминают собою деревенский «мир» доброго, старого времени, времени натурального хозяйства, крепостного права и отсутствия всяких путей сообщения. В основу распределения земли кладется уже не потребность в ней того или другого хозяина, не количество рабочих сил в его семье, наконец, даже не налоги и не повинности. Новые птицы поют новые песни. Крестьяне-собственники не любят переделов и не смущаются нуждою своих соседей. Деревенские старики охают и жалуются на «избалованность» народа, интеллигенция вздыхает еще усерднее, и, с сокрушением видя, что «повреждение нравов» неудержимо проникает в деревню, она надеется лишь на «революцию», которая все поправит, все загладит и возвратит общине свежесть времен Гостомысла. Но что же удивительного в этом явлении, столь печальном для деревенских «старичков» и для столичных народников? Ровно ничего. «Нравы» не испортились, они только получили другую экономическую подкладку. В прежнее время земля была царская, «божья», какая вам угодно, но только не купленная. Крестьянину достаточно было добиться принятия его в общину,