— Да? — Сомнения его не покидали, с некоторойсвирепостью взглянув на меня еще раз, он наконец сказал:

— Проходи.

Я шмыгнула в коридор и, постучав в первую же дверь, толкнулаее и оказалась в совершенно пустой комнате. По счастью, на двери имеласьщеколда, я заперлась и попробовала отдышаться. На глаза навернулись слезыотчаяния: неужели ничего не получится? Тут я услышала шаги: кто-то очень крупныйшел по коридору со стороны подвала. Шаги удалялись, а я с сильно бьющимсясердцем рискнула выглянуть из-за двери. Парень в шортах как раз свернул заугол. Идти за ним и попробовать добраться до кладовки? Нет, опасно. Я бросиласьв подвал.

Конец веревки был намотан на гвоздь, я уцепилась за веревкуи попробовала подняться. Просто поднять руки было делом нелегким, а повиснутьна них всей тяжестью тела — почти невыносимым. Сил прибавила мысль о парне вшортах, который мог вернуться в любую минуту. На мое счастье, шахта не быласлишком большой, и, упираясь в ее стены ногами, я кое-как стала подниматьсянаверх. Делать это надлежало тихо, но у меня тихо не получалось. Во-первых, ягромко скрипела зубами, потом стала подвывать, а затем и вовсе в бессилии залиласьгорючими слезами. Сделать рывок — умереть от боли, висеть, упираясь ногами встену, можно от силы минуту. А там…

— Давай-давай, — тихо сказала я себе. — Ты жкрутая…

Мне кажется, что на последнем рывке я потеряла сознание, ипотом диву давалась, как это я не свалилась вниз. Однако выбраться из шахты ясумела и оказалась в кладовке. Первое, что я сделала, укрепила черенок от метлына двери и бессильно опустилась на пол. Бок горел. Сунув руку под футболку, яувидела кровь на пальцах и хотела опять зареветь от жалости к себе, нонеожиданно разозлилась: «Все, кончай ныть и шевели мозгами». Сказать такое былолегче, чем сделать. Для начала я приподнялась и заглянула в проделанную дырку,чутко прислушиваясь при этом. Веселье, судя по шуму, было в полном разгаре,чему я от души порадовалась: мой зубовный скрежет вряд ли кто услышал. А вот вкомнате рядом была тишина. Если честно, я не огорчилась, ни на какие серьезныедействия в настоящий момент я была не способна. Привалившись к стене, яприкрыла глаза, силясь справиться с болью. Она понемногу отпускала, становясьпривычной, ноющей.

Время шло, а в комнате так никто и не появлялся. Я началатомиться. Наконец в поле моего зрения возникли два парня, а потом и девушка. Нитот ни другой нисколько не походили на нужного мне типа с фотографии. Вближайшие полчаса я смогла убедиться в том, что работа у Верки не сахар, иочень надеялась, что никому не придет в голову поинтересоваться кладовкой.Народ сменял друг друга, а Меченого все не было. Я так разволновалась, что едване проглядела его.

Он возник передо мной на краткое мгновение и исчез вкомнате. В одиночестве, если я ничего не пропустила. Конечно, долгое время онтам один не будет, следовало поторопиться. А в голове между тем ни однойстоящей мысли. Трясущимися руками я открыла дверь кладовки, одним махомпреодолела пространство до соседней двери, постучала и сразу вошла.

Стас, или Меченый, сидел в кресле и пил пиво. Поднял головуи увидел меня. На его лице промелькнуло что-то похожее на удивление.

— Извините, — понизив голос, сказала я. — Яхотела бы с вами поговорить.

Он молчал секунд тридцать, не меньше.

— Ты ведь не шлюха? — спросил наконец.

— Нет, — ответила я. Он кивнул.

— Значит, тебя зовут Сашкой. Угадал?

— Угадали.

— Проходи, садись. — Он вроде бы вздохнул изапахнул полотенце. Я осторожно прошла и села на диван, отказываясь верить внеожиданно нахлынувшее везение. — Ты действительно у Татарина двух парнейпристрелила? — поинтересовался он, приглядываясь ко мне.

— Да, — ответила я. Про убитых ментов он не спросил,и это наводило на размышления. В дверь стукнули, и она приоткрылась, Стасмахнул рукой, и кто-то торопливо закрыл дверь, а я вздохнула с облегчением истала приглядываться к хозяину, а он ко мне.

Стас был довольно рослым и крупным парнем, с широким ивполне симпатичным лицом, впечатление портил только неприятный шрам на губе: онпридавал его облику зловещий вид, однако глаза были живые и внимательные, аманеры ничего общего с моими представлениями о бандитах не имели. Был он трезвили таковым казался, спокоен и сдержан. И мой визит на первый взгляд ничего,кроме любопытства, у него не вызывал.

Стас меня тоже разглядывал, а потом спросил:

— Чего надо?

— Я подумала, может быть, вы захотите мнепомочь? — сказала я тихо.

— Я? — удивился он. — С какой стати?

Стараясь не делать резких движений, я достала из карманафотографию и протянула ему, он взглянул мельком и опять спросил:

— Ну и что?

— По городу нас Татарин гоняет, а не вы. Так?

— Положим.

— Почему? — стараясь быть очень вежливой, задала явопрос.

— Потому что меня это не касается, — усмехнулсяСтас, но не убедил.

— Я подумала: судя по фотографии, вы с этим типомбольшие друзья, и логичнее попросить о такой услуге вас, не вмешивая в семейноедело какого-то Татарина. Разве нет?

Стас усмехнулся еще шире, а потом и хохотнул.

— Как видишь, нет.

— Это показалось мне странным, — кивнула я. —И тогда я подумала вот что. Эти фотографии, если они попадут в руки серьезныхлюдей, сами по себе еще ничего не значат. Начнется служебное расследование, иваше имя всплывет само собой. Я думаю, вы много интересного смогли бырассказать о своем приятеле.

— Я тебя понял, — кивнул Стас. — Более того,ты права. Жизнь моя не стоит и копейки. — Я перевела дыхание, слушая, чтоон скажет дальше. — Ты хочешь воевать с ментами? — весело спросилон. — А я не хочу. Дурацкое это занятие. На их стороне закон, а на моей… вобщем, силы неравные. Они могут задержать меня за ношение пачки сигарет не втом кармане и пристрелить при попытке к бегству, а вот если я кого пристрелю —это вышка. Улавливаешь разницу? — Он наклонился ко мне и проронилпредельно серьезно:

— Глупее глупого влезать в ментовские разборки. Поняла?

— Почему разборки? — удивилась я. Он засмеялся, апотом сказал:

— Потому.

— Значит, вы мне не поможете? — закусив губу,чтобы не зареветь, спросила я.

— Нет, конечно.