Ну, пока, дорогой.

Твой Димка.

Дима – Глебу. 8 ноября 1941

Соломенная Сторожка.

Дорогой Глебка!

<…> Сегодня мои именины. Сидели с Наташей, пили чай, вспоминали о тебе и вообще обо всех домашних и о том, какие торты ели раньше в этот день… Вечер, сижу один за письменным столом у яркой лампы. Наташа спит.

Не беспокойся. Деньги у нас есть. Запасли овощей. Есть 2 кило муки ржаной и 2,5 кило отрубей пшеничных. Это на всякий случай. Так что запасы солидные.

Я занимаюсь понемногу английским языком. Читаю. Перечел «Войну и мир». Читаю сейчас Тургенева. На работу еще не устроился. На днях возьмусь за это дело всерьез. А пока есть еще разные хозяйственные дела – распилить березы, постараюсь достать дров. А то можно будет спилить кое-что из сухих деревьев. Можно яблони сухие срубить.

В нашем соломенносторожском домике жизнь идет тихо и спокойно. Много времени проводим за чайным столом.

Сейчас спокойно здесь. Уже несколько дней не беспокоят. Ночью спим крепко.

Зима. На улице все бело. Скоро, наверное, придется разгребать снег вокруг нашей берлоги, а то не пройдешь домой.

Сейчас попались мне твои школьные дневники – совсем недавно ты был еще маленьким.

Васька изредка проявляет агрессивные тенденции – сегодня спер соленого судака, но решительной контратакой Наташи судак был отбит. В сенях пытался совершить налет на корзину с колбасой, повешенную на лыжу (у потолка). В качестве аэродрома он использовал полку наверху, но был сбит зенитной артиллерией.

<…> Возобновляю просьбу о карточке. Очень хочется иметь. Ну, до свидания. Счастливых снов. Good night!

P. S. Англо-русский словарь постараемся прислать.

Дима.

Дима – Глебу, после 26 ноября 1941

Дорогой Глебка. Пишу тебе из деревни Речица Раменского района Московской области. 22-го был на переосвидетельствовании, а 23-го к 8 часам утра явился в военкомат с вещами. 26-го вышел из Москвы. Пешком шел только первый день (15 км), вчера ехал в обозе на первой лошади. По хорошей дороге погонял ее рысью. <…> Через 45 километров прибудем в Егорьевск. Напиши мне на всякий случай в Муром на Главпочтамт до востребования… Наверное, ты получил уже перевод баллады о сэре Джоне Франклине Бокере[38], который я начал делать специально для тебя. Не успел закончить. Я попросил Наташу переслать это начало тебе. <…> Нас некоторых будут обучать, а некоторых пошлют на производство или другую работу в тыл.

Взял с собой английские книжки. Читаю, когда нечего делать. Путешествовать мне, по-видимому, придется еще много. <…> Будет здорово торжественный момент, когда мы все трое встретимся после войны; наверное, не узнаем друг друга. Тогда уж устроим пир! Стол с белой скатертью будет сервирован со всем возможным великолепием. В бокалах шампанское. На столе вина и фрукты. Затем будут произноситься многочисленные тосты. В общем, повеселимся тогда вовсю.

<…> Как только получишь мой адрес, напиши. Тебе осталось еще много учиться. Может быть, случайно попаду к тебе в Челябинск. Тогда уж обязательно разыщу тебя.

Ну, будь здоров.

Твой Димка.

Дима – тете Кате в Чкалов (в эвакуацию, где она была вместе с дядей Борей) 3.12.1942[39]

Дорогая тетя Катя! Поздравляю Вас, хотя и с опозданием, с днем Вашего праздника. День этот всегда был днем нашего общего семейного торжества. Еще с утра чувствовалась праздничность и в уборке комнат, и в белой скатерти на столе в столовой, и в весело горящих в комнате и кухне печках, из которых вкусно пахло пирогами. Несомненно, в этот день все мы, вся наша семья, мыслями будем вместе – а это значит, что семья не распалась, что она существует, что все ее члены по-прежнему держатся и всегда будут держаться друг за друга. В письмах Глебки и в моих письмах к нему часто встречаются планы на будущее – в них мы мечтаем, как опять будем жить все вместе в нашем отечестве на Соломенке. Вместе жить, помогать друг другу и вместе радоваться – одним словом, Тургенев и Аксаков!..

У меня сейчас положение таково: приказ о присвоении нам званий среднего комсостава подписан будет на днях. <…> Всем нам будет присвоено звание младшего лейтенанта… Значит, прицепят кубик, и всей веселой нашей компанией поедем, куда глаза глядят – кто знает, может быть, через Москву. <…> Позавчера выдали нам всем сапоги, замечательные зеленые суконные гимнастерки, шинели, шапки, варежки, теплые байковые портянки, сумки младшего комсостава, ремни, по паре белья. На днях дадут суконные брюки, зачитают приказ, споем в последний раз все наши песни, попрощаемся и разъедемся. <…> Пожелайте мне успеха. Ведь все-таки это важный шаг в моей жизни – переход из массы «рядового состава» в разряд «офицерского сословия». Много будет нового – и хорошего, и радостного, и трудного. Постараюсь поработать как надо. А у вас прошу по этому поводу «родительского благословения», потому что вы с тетей Катей[40], Наташа, тетя Аня и дядя Ваня были мне настоящими родителями (вместо двух – пять). Ну, будьте здоровы, приезжайте скорее в Москву.

Целую крепко.

Ваш Дима.

8.2.1943

Дорогие дядя Боря и тетя Катя!

Вот наконец я и офицер. Русский офицер.

Только еще без погон, которые здесь, вероятно, введут позже, чем в тылу. 3-го уехал, 6-го вечером был здесь (два дня по ж. д., полдня пешком). В этих местах, южнее только, был, помните, в позапрошлом году на рытье окопов. Но тогда мы отступали, а теперь бьем немцев. Это что-нибудь да значит. Живу хорошо.

Ну, буду надеяться, что у вас все в порядке. Ведь и вы, и Наташа всегда отличались твердостью и выдержкой во всех испытаниях.

Целую вас крепко-крепко.

Привет Глебке большой.

Напишу ему после обеда.

До свидания.

Дима.

5.10.1943

Дорогие дядя Боря и тетя Катя!

Живу хорошо!.. Сейчас солнечный осенний октябрьский день. Лежу на торфяной кочке у палатки с радиостанцией. Пользуюсь вынужденным бездельем, чтобы написать вам.

Вчера пришел новый командир вместо раненого несколько дней назад. Хороший парень, как, впрочем, и большинство людей здесь на фронте. У нас ведь все проще, чем в тылу. Простота нравов и первобытная красота на торфяных кочках нехоженой земли. И название у деревеньки самое мирное – Овечки. Только эти овечки проклятый Ганс превратил в одно название. Но и жить ему там осталось недолго.

Тишина. Ползет муравей по моей полевой сумке, да разговаривает наша артиллерия. Задушевный разговор, запах от мха и елового молодняка пьяный, пьяный. Солнце праздничное, и настроение у меня