– Он не бросался раньше на людей…

– А младший его брат… Дитор, кажется? С ним все в порядке?

Она пожала плечами.

– Кажется, в порядке. Но я уже не знаю, не знаю! Ох…

Это невольное «ох» она выдохнула оттого, что Сандор вдруг заменил пальцы своими губами. Так получилось, что Бьянка откинулась назад, на обтянутые кожей подушки, и Рой придавил ее своим телом, не давая ни шелохнуться, ни вздохнуть, и при этом лаская ее рот, нежно прикусывая, слизывая ее дыхание.

– Не сопротивляйся, колючка, – прошептал он ей в губы, – обещаю, тебе понравится.

– Но я…

Она ничего не успела сказать. И хорошо, что шторки кареты были задернуты, создавая полумрак, потому что щеки наливались жаром, а Бьянка, к собственному ужасу, поняла, что вовсе не хочет, чтобы Рой все это прекратил.

Вот так. Ей одновременно было и стыдно, и хорошо. Тело делалось непослушным и безвольным. Бьянка словно смотрела на себя со стороны: вот она выгнулась, словно кошка по весне, прижимаясь к нему теснее. Вот смуглые пальцы Роя приспустили с ее плеч платье, прошлись по шее, по ключицам, на миг замерли над грудью, а потом ловко нырнули под лиф.

Это было… невозможно. Бьянка совершенно не могла понять, что такое с ней происходит. Могла ли она представить, что язык мужчины будет хозяйничать у нее во рту, а она от этого будет тихо постанывать? Да никогда в жизни. И чтобы жесткие пальцы вкрадчиво ласкали ее грудь, а она, всхлипнув, вдруг раздвинула бедра? О боже…

– Бьянка-а-а, – протянул Рой, – ты такая сладкая. Почему отталкиваешь? Клянусь, тебе будет хорошо.

И даже не дал ей ответить. От поцелуев кружилась голова. И это было еще лучше, чем тогда, в винном погребе. По крайней мере, под спиной мягкая обивка дивана…

Она невольно вздрогнула и напряглась, когда ощутила мужскую руку, скользящую по колену вверх. Поцелуи сделались жестче, потом Рой оторвался от ее губ и, выдохнув со свистом, принялся целовать шею, а потом все ниже, ниже…

Боже, неужели это ее вскрик, когда горячие губы сомкнулись на чувствительной до боли вершинке груди?

– Горячая девочка, – он усмехнулся. – Ну что, нравится? Так ведь?

И Бьянка почувствовала, как он аккуратно стягивает с нее шелковые панталоны.

На миг ей стало страшно. Похоже, вот именно сейчас все и произойдет. В карете, едущей по городу. О, что сказала бы маменька!

И, представив на миг лицо родительницы, Бьянка не удержалась и хихикнула.

– Что? – прошептал он, покусывая ей шею.

Панталоны как-то незаметно оказались где-то у коленок. И как это у него так ловко получилось?

Шершавые пальцы обрисовали внутреннюю поверхность бедра, заставляя жидкий огонь растекаться под кожей. Бьянка поерзала на диване. Тяжесть большого, сильного тела на ней оказалась на удивление приятной. И от того, как он ласкал, прикусывал, целовал ее плечи и грудь, в промежности стало очень горячо, но при этом – странное дело – как будто чего-то не хватало, чего-то важного.

– Рой, – прошептала она, – я боюсь.

– Не нужно меня бояться, – он усмехнулся снова, – я ничуть не страшнее Ксеона, и уж не страшнее Шико. Это точно.

Бьянка слышала, что его дыхание стало прерывистым. Она заглянула ему в глаза – черные провалы в никуда. И, о боже, то, как он играет с ее грудью… О-о-о, как же это… сладко.

– Я боюсь боли, пожалуйста…

– Да не будет тебе больно, маленькая…

– Нет, – она мотнула головой в отчаянии, – я знаю, что в первый раз… всегда… так…

– Что?!!

Он резко отстранился и посмотрел на нее так, словно вместо Бьянки на диване кареты сидел ядовитый скорпион.

Она виновато улыбнулась и протянула к нему руки.

– Я готова. Да, я готова стать твоей женой… но, пожалуйста, сделай это как-нибудь… осторожно.

Рой прикрыл глаза на несколько мгновений, сжал пальцами переносицу.

Потом окинул ее сердитым и одновременно растерянным взглядом.

– Бьянка. Это правда? У тебя еще не было… мужчины?

– Не было, никогда не было, – торопливо проговорила она и снова потянулась к нему. Огонь, растекающийся по телу, почти причинял боль и требовал выхода.

Рой отсел подальше, в угол дивана, и теперь обнаженную кожу неприятно холодило.

Хотелось… еще. Ощутить его тяжесть, его сильные руки.

– Так. – Он глубоко вдохнул, выдохнул.

А затем принялся поправлять одежду Бьянки.

– Рой? – Она совершенно не понимала, почему он одевает ее обратно.

– Молчи, – тихо сказал он, – это не должно быть так. И не спрашивай больше ни о чем. Пожалуйста.

Остаток пути проделали в тягостном молчании. Бьянка, правда, то и дело тихонько вздыхала и как будто порывалась что-то сказать, но каждый раз умолкала.

Рой, вжавшись в бок кареты, лишь бы не коснуться ненароком дорогой супруги, тоже не торопился что-либо говорить. Причина тому была одна-единственная: он понятия не имел, что теперь сказать, когда выяснилось, что его жена, оказывается, чудом вышла невинной девушкой из спальни его величества. Все стало очень просто, и, что уж там отрицать, он невольно радовался тому, что еще никто не коснулся этого белоснежного цветка. Но при этом все усложнилось. Сильно усложнилось.

Он и сам не понимал, когда она успела так его зацепить, эта маленькая ведьма с ледяными глазами и звонким голосом.

Когда передавала украденные артефакты, а он выудил из сумочки шелковые панталончики с оборками? Именно тогда перед глазами и вспыхнула донельзя яркая картинка, как этот шелк ласкает нежную кожу бедер. Почему-то уже тогда он подумал, что у Бьянки стройные и невероятно красивые ножки с острыми коленками и тонкими лодыжками. Этакая фарфоровая статуэтка, нежная и хрупкая.

Или, может быть… когда он увидел ее мечущейся в бреду? Беззащитной, такой несчастной. Ее мучили кошмары, и он догадался, какие именно. И внезапно проснувшаяся совесть вгрызлась в душу игольчатыми зубами. Как странно. Рой убивал, не задумываясь. А тут – всего лишь страдания какой-то избалованной девчонки. Даже нет, не просто девчонки, а дочери Роланда Эверси, убийцы и подонка.

А может… когда ремень оставил на идеальной попке красную полосу?

Рой сжал зубы, казалось, сейчас эмаль начнет крошиться.

Вот про ремень и про вид Бьянки без панталон было бы лучше вообще не вспоминать, потому что тогда он может окончательно потерять рассудок и довершить начатое. Прямо на этом не очень-то чистом диване, обитом изрядно вытершейся кожей.

И Рой заставил себя думать все же о том, чего не мог понять: каким образом дочь заклятого врага стала представлять для него ценность.