Пока она работала, эти лица стояли перед глазами.

Симона больше никогда не заходила в «Даун-Ист» или в какой-либо другой торговый центр. Никогда больше не была в кинотеатре. Она сделала все, что в ее силах, чтобы обо всем этом забыть. Стереть из памяти.

Теперь два облика Тиффани не выходили у нее из головы, и все, что окружало тот вечер, навалилось с новой силой.

Не сумев избавиться от тяжелых мыслей, она решила над ними поработать. Нарисовала по памяти лицо шестнадцатилетней Тиффани: гармоничные черты, уверенная, цветущая красота, идеально уложенные волосы.

Затем нарисовала нынешнюю женщину, с которой столкнулась в клубе: шрамы, чуть обвисший левый глаз, искривленная губа, реконструированное левое ухо.

«Изъяны», – подумала она, изучая лица. Однако едва ли второе лицо можно было назвать уродливым. Как художник, она находила его даже более интересным.

Может, злоба возникла от того, что всякий раз, когда Тиффани смотрелась в зеркало, лицо напоминало ей о пережитом ужасе? И разве она, Симона, вправе осуждать эту злобу и негодование, если сама отказалась смотреть в лицо своим собственным переживаниям? Она просто старалась о них не думать.

Симона встала и подошла к окну. С унылого серого неба мягко падал снег, окутывая скалы пушистым покрывалом. Цвет воды сливался с цветом неба, и зима покрывала все, кроме воды и неба.

Перед ней простирались тишина и покой уединенной зимы на острове. Хаос и безумие того давнего летнего вечера остался позади.

В голове прозвучал голос Тиффани:

«Ты ушла без единой царапины».

Нет. Нет, это не так. Не так…

Симона вздохнула и вернулась к столу. Выбрала инструменты, глину. «В половину величины», – подумала она, расстилая холст, и раскатала глину в прямоугольник. В случае чего можно в любой момент остановиться. Или изменить направление. Но если она хочет выкинуть эти лица из головы, ей нужно сделать их реальными.

Она обрезала края глиняного прямоугольника, свернула его в цилиндр. Поставила вертикально, разгладила стенки руками. Начала срезать углы, намечать линии, соединять стороны, сжимать швы. Вначале, закладывая основу, шла техническая часть работы.

Теперь набросать контур лица, проверить пропорции.

И наконец Симона начала его лепить. Глазницы, лоб, нос. Добавляла глины, надавливала на стенки цилиндра изнутри, формируя щеки, скулы, подбородок.

Она видела лицо с той же ясностью, с какой ее руки его чувствовали. Женское лицо – пока просто неопределенное женское лицо.

Впадины, вмятины, бугры.

Думая о прошлом и настоящем, самодовольном и озлобленном, Симона перевернула цилиндр, чтобы сделать то же самое на противоположной стороне.

Две стороны жизни.

Теперь часть головы – она соединяла швы, сводила стенки вместе, пока не оставила наверху только небольшое отверстие, достаточное для ее руки.

Давая глине время немного застыть, она осмотрела свою работу – пока грубую основу, – сформировала по бокам переход от шеи к голове. Затем, не торопясь, занялась подбородком и шеей. Повторила то же самое на другой стороне – с поправкой на повреждения и годы.

Опять встала и обошла рабочий стол, внимательно изучая черты обоих лиц и свои наброски.

Села, надавила большим пальцем на левую глазницу и слегка потянула ее вниз.

«Начнем, – пробормотала она и начала скатывать небольшой глиняный шарик. – Не знаю, что я пытаюсь доказать, но начнем».

С помощью пальцев и инструментов Симона вылепила глазные яблоки, уголки глаз, веки. По привычке она перескакивала от одной части лица к другой, поправляя глаза, нос, подбородок, уши – сначала начерно, потом с все большим вниманием к деталям. Перемещаясь от одного лица ко второму, как того требовали ее разум и руки.

Рот, идеальный на «прежнем», с намеком на самодовольство. На «нынешнем» – искривленный уголок губы; изъян, да, именно озлобленность кривит эти губы.

За окном падал снег. Симона работала молча, не желая сегодня музыки.

Только глина под руками.

Она ощутила в этих лицах жизнь еще до того, как снова перешла к глазам. Анатомия, конечно, помогала – складки век, морщинки. Однако в глазах всегда необъяснимо присутствовала жизнь – как свет, льющийся из окон.

Глаза юной девушки излучали уверенность, граничащую с высокомерием. В глазах женщины отражались не только ужас и страх давно минувшего вечера, но и его последствия в мыслях и в сердце женщины, которая его пережила.

Патрисия Хобарт тем временем тоже работала. И за ее окном тоже падал снег.

Она изучала информацию об еще одном выжившем в «Даун-Ист». Ей хотелось встряхнуться, и Боб Кофакс был идеальным вариантом. Охранник торгового центра выжил после двух огнестрельных ранений. Пресса уделила ему больше внимания, чем, по мнению Патрисии, он был достоин. Вдобавок он продолжал работать в торговом центре, словно пользуясь неудачей ее брата.

Боб, похоже, считал факт своего спасения посланием от высших сил, чтобы он максимально использовал дар жизни, помогал нуждающимся и с благодарностью начинал и заканчивал каждый день.

Так он написал на своей странице в Фейсбуке.

Сейчас Боб собирался отметить свой юбилей с женой и двумя детьми – один из которых был геем, «женатом» на другом гее, что оскорбляло Патрисию до глубины души. И, как будто этого было недостаточно, они еще усыновили какого-то азиатского ребенка. Ладно хоть его другой сын женился на настоящей женщине и имел пару настоящих детей.

Вся эта дурацкая семейка планировала устроить себе недельные каникулы, полные веселья и солнца, на Бермудских островах.

Их страницы в Фейсбуке предоставили ей всю необходимую информацию – даже часы с обратным отсчетом времени.

Девятнадцатого января Бобу исполнялось пятьдесят лет.

Поразмыслив, Патрисия выбрала себе фальшивое имя, продумала внешний вид и забронировала роскошный номер в том же курортном отеле.

А затем перешла к самой интересной части: стала планировать, как убить Боба до того, как ему исполнится пятьдесят.

За два дня до Рождества дом Сиси светился праздничными гирляндами огней. Настолько ярко, что в ясную ночь его можно было разглядеть с материка. На рождественской елке висели армии Санта-Клаусов, мифологических существ, богов, богинь и разрисованных вручную шаров.

В камине весело трещал огонь. С наступлением сумерек Сиси зажгла десятки свечей в доме и в стеклянных фонарях снаружи. Люди из кейтеринговой службы устанавливали столы для ежегодного праздничного дня открытых дверей.

Сочельник они провели вдвоем с Симоной, а рождественский день предназначался для семьи. Но сегодняшний вечер – один из ее самых любимых вечеров в году – был для всего острова.