– Может, ты еще не готов говорить о том, что с тобой происходит. Это нормально. Может, ты никогда не будешь к этому готов. Но я не оставлю тебя в покое, пока не решу, что тебе стало лучше, договорились?

Джейсон кивает.

– Да, мэм, – с насмешливой серьезностью отвечает он, подражая южному говору.

Я морщусь.

– Ты оскорбляешь не только меня, но и всех южан.

Он смеется.

Я протягиваю ему руку.

– Давай скрепим наш договор рукопожатием. Впредь ты пойдешь по радостному пути выздоровления.

Он берет мою руку и задерживает ее в своей на секунду дольше, чем нужно. Он пристально смотрит на меня, и я чувствую, как пылают щеки. Я прячу свое смущение за кофейной кружкой, к тому моменту, как я допиваю кофе, мое лицо успевает приобрести нормальный цвет.

Часа через два мы расстаемся, и я возвращаюсь в свою комнату. Софи уже там, она ведет себя пугающе тихо.

– Между прочим, зря ты с ним общаешься, – говорит она, нарушая напряженную тишину.

Я отрываюсь от тетрадки, которую листала в поисках того места, где записала домашнее задание.

– С кем?

– С Джейсоном. С кем же еще?

Софи. – Я ищу правильные слова, чтобы она не решила, будто я осуждаю ее, и чтобы она не отказалась от продолжения разговора. – Дай ему время. Он переживает гораздо сильнее, чем ты думаешь.

Она пренебрежительно хмыкает, но я вижу тревогу в ее глазах.

– Да ради бога. Только тебе приходится расплачиваться за свое добросердечие.

– В каком смысле «приходится расплачиваться»?

Она берет свой телефон, на котором открыт интернет-браузер.

– Ты этого еще не видела?

Я беру у нее телефон и вижу на экране свое лицо. Это какой-то корейский таблоид. Я не могу прочитать статью, но догадываюсь, что в ней о наших с Джейсоном вчерашних приключениях. К счастью, на фото не видно, что он пьян в хлам. Все выглядит так, будто мы обнимаемся в автобусе.

Меня передергивает от отвращения.

– Все было не так, как выглядит.

– Важно не то, что было, а то, как все это видят. – Она натянуто откашливается. – Он… он тебе нравится?

Я изумленно смотрю на нее.

– Что? Софи, я.

Она качает головой, заставляя себя улыбнуться.

– Забудь об этом. Глупый вопрос. Но послушай, Грейс, – она смотрит на меня с жалостью, – если ты намерена и дальше общаться с ним, ты неизбежно попадешь в прессу. Тебе нужно решить, стоит он того или нет.

Я снова смотрю на фотографию, прикидывая, сколько времени уйдет у репортеров на то, чтобы раскопать, кто я такая и что у меня за семья. Тогда все узнают, что Нейтан мой брат.

Мое первое инстинктивное желание – держаться подальше от такой публичности. Но я продолжаю смотреть на снимок, на Джейсона, на юношу, который значительно талантливее, значительно добрее, чем кажется большинству. И понимаю: да, стоит.

Он стоит всего.

* * *

– Когда ты в последний раз что-нибудь сочинял? – спрашиваю я.

Джейсон пожимает плечами, перебирая струны гитары.

– Наверное, когда мы с тобой работали над песней для дорамы.

– Ну, тогда неудивительно, что ты в депрессии, – с сарказмом говорю я. – Твой творческий потенциал в подавленном состоянии. Тебе надо выпустить его на свободу.

Он смеется и придвигается ко мне поближе. Мы сидим на кровати, и наши колени почти соприкасаются, поэтому мне требуется все мое умение владеть собой, чтобы сосредоточиться на разговоре.

– А мне мама вчера прислала по «мылу» письмо, – говорю я и удивляюсь, с какой стати я заговорила об этом.

– Да? И что пишет?

Я тереблю в руках краешек покрывала.

– Спрашивает насчет церемонии вручения аттестатов. Ну, осталось-то всего ничего.

– Верно. – Его рука замирает на струнах. – Твои родители приедут на торжество?

Я пожимаю плечами. Мне вдруг ужасно хочется сменить тему. Я хватаюсь за первый же вопрос, пришедший на ум:

– Так ты расскажешь мне, что стало причиной твоего грандиозного падения?

Я морщусь, недовольная отсутствием у себя чуткости и умения ловко переводить разговор. Хотя знать-то я хочу.

Я ожидаю, что Джейсон опять ощетинится, но он просто говорит:

– Не знаю. Наверное… я чувствовал, что все против меня, хотя ничего плохого я не сделал.

– Ты погубил карьеры Тэ Хва и Йон Джэ. Вот это точно можно считать плохим поступком.

– Но на самом-то деле не я. Да, официально из группы вышел я, но первым это предложил Йон Джэ.

Вот это новость! Вероятно, слухи, что Йон Джэ надеется сделать сольную карьеру, не обманывают.

– Кроме того, – продолжает Джейсон, – я абсолютно уверен, что и моя карьера рухнула.

Он наигрывает мелодию, которую я сразу узнаю.

– Эй, да это же «Sweet Home Alabama»[33]! – кричу я.

– Я решил, тебе будет приятно вспомнить свои корни.

– Я из Теннесси, а не из Алабамы, балбес. – Я хлопаю его по плечу, и он со смехом отшатывается. – Сыграй что-нибудь еще, – требую я. – Что-нибудь новенькое.

Он изумленно смотрит на меня.

– Ты хочешь подстегнуть мой творческий потенциал?

– Да. Играй.

Он преувеличенно тяжело вздыхает, на мгновение задумывается, потом берет пару невнятных аккордов.

Потом он начинает петь. Его мягкий голос обволакивает меня как объятия, и я непроизвольно улыбаюсь.

– А перевод есть? – спрашиваю я, зачарованная звучанием незнакомых слов.

Он перестает петь, но не обрывает мелодию.

– Нет.

– Почему?

– Потому что она о тебе.

Я опять краснею и смущенно смотрю на него, но его взгляд устремлен на гитару, на собственные пальцы на струнах. Он поет песню обо мне.

Обо мне.

О Грейс Уайлде.

Я стала музой. Как Пэтти Бойд[34], вдохновившая Эрика Клэптона[35]на «Лайлу» и «Прекрасный вечер».

Хотя, я не уверена, что песня обо мне такая же крутая, как те. Может быть, в ней поется о том, как пахнут мои ноги или что я иногда чавкаю. И все же. Теперь у меня есть песня обо мне.