заживо. Вовремя спохватилась, она поспешно залила пламя, а потом долго переживала о здоровье мальчика. И топить с тех пор сама перестала.

В зрелые годы Екатерине уже требовалась по утрам помощь. Еще до пробуждения императрицы в ее спальню осторожно входила преданная камер-юнгфера Мария Саввишна Перекусихина, присаживалась на диван и дремала, ожидая, когда государыня проснется.

По пробуждении Екатерине подавали обычные гигиенические принадлежности знатной дамы XVIII столетия: теплую воду, толченый уголь, настой чабреца и лед. Уголь и чабрец были нужны для гигиены рта: уголь заменял зубную пасту, а бактерицидным настоем полоскали рот. Лед был необходим для того, чтобы обтереть лицо, эта процедура обеспечивала свежесть кожи и румянец, заменяя дамам умывание.

Перекусихина сноровисто справлялась со своими обязанностями, а вот ее помощница, калмычка Марья Степановна Алексеева, частенько мешкала, а Екатерина ей выговаривала:

– Что, ты думаешь, что всегда будет так, как теперь? Ведь ты выйдешь замуж, уйдешь от меня, а твой муж, поверь, на меня походить не будет. Будешь лениться – прибьет!

Все понимали, что Марья Степановна замуж не выйдет, что немолода она уже, да и не захочет покидать свою госпожу, так что этот выговор был не более чем шуткой.

В качестве утреннего наряда Екатерина предпочитала удобное и просторное белое платье-капот с широкими, свободными складками. Сшито оно было из гродетура – плотного немнущегося шелка. Волосы Екатерина убирала под белый тюлевый чепец.

Цвет лица у императрицы долго сохранялся свежим, а глаза блестящими, хотя для того, чтобы прочесть документы, Екатерина пользовалась очками. Она шутила, что притупила зрение в долговременной службе государству.

Обязательно по утрам ей подавали кофе – очень крепкий. Раз она решила позаботиться об одном из своих секретарей, дрожавшем от холода, и приказала и ему подать чашку горячего кофе. Тот выпил напиток залпом, и от этого ему тут же стало дурно. У бедняги началось страшное сердцебиение. Ему подали кофе, приготовленный для Ее Величества, так как никто из поваров не думал, что государыня спрашивает кофе для столь мелкого чиновника.

После завтрака Екатерина в одиночестве занималась делами до девяти часов. С ней были только ее любимые левретки. Если они хотели прогуляться, она сама открывала им дверь в сад. Современный ветеринар отругал бы императрицу: она регулярно кормила своих любимых собачек печеньем и гренками, которые подавали ей самой вместе с кофе.

Любила Екатерина и птиц. Она приручала голубей, прикармливая их у своего окна. Они слетались туда целыми стаями. Водились в ее покоях и кошки. В том веке это было единственным спасением от мышей. Вообще все животные любили Екатерину. К ней ласкались чужие собаки, сразу принимали ее и радовались ей чужие ручные птицы – вороны, попугаи и модные в том веке, говорящие параклитки[44]. Люди, хорошо обращавшиеся с животными, пользовались ее благоволением.

Для бодрости императрица часто нюхала табак, всегда беря его левой рукой. Правую она оставляла для поцелуев и не желала, чтобы ее рука неприятно пахла. Ее любимую табакерку украшал портрет Петра I. Он напоминал Екатерине, что она должна неуклонно продолжать дело первого русского императора. С собой табакерки Екатерина не носила, предпочитая иметь их множество и раскладывать повсюду в комнатах, чтобы ими можно было в любой момент воспользоваться. Табаком она пользовалась местным. Его выращивали в Царском Селе, где обычно государыня проводила все лето, лично распоряжаясь посадкой деревьев, расчисткой дорожек, устройством цветников и огородов.

Но где бы ни жила императрица – в Петербурге или в Царском Селе – в девять утра к ней приходил секретарь с докладом: о благосостоянии столицы и других городов империи, о ценах на продукты первой необходимости, о разных происшествиях… Екатерина слушала внимательно и принималась давать ему распоряжения, а попутно начинала прием сановников с докладами, стараясь не заставлять их ждать. Важен был доклад обер-полицмейстера, который сообщал государыне обо всем, что творилось в Санкт-Петербурге и обязательно – о приехавших и выехавших чиновных особах.

Входивший статс-секретарь или министр отвешивал государыне низкий поклон; она отвечала наклоном головы и с улыбкой подавала руку, которую тот целовал; потом она говорила: «Садитесь!» Сев на стул, докладчик клал перед собой бумаги на особый столик, который называли «выгибным» или «бобиком»: он был в форме бобового зерна. Екатерина слушала чтение, задавала вопросы и разрешала спорить с собой, отстаивать свое мнение.

Существует мнение, что любой из фаворитов мог без доклада явиться к ней, прервав ее напряженную работу. Это не совсем так. Сохранилось достаточное количество записочек, которыми фавориты извещали императрицу о своем желании навестить ее и испрашивали на это разрешения.

Так проходило время до полудня или до часа дня. После, отпустив секретаря, Екатерина уходила в свою маленькую уборную, где одевалась и причесывалась. Помогал ей делать прическу ее старый парикмахер по фамилии Козлов.

Волосы у Екатерины до старости оставались густыми и длинными. Обычно она зачесывала их наверх, открывая высокий и широкий лоб, которым она явно гордилась. В парадных случаях высокую прическу украшала небольшая корона.

Екатерину обычно представляют затянутую в корсет и в платье с огромными фижмами. На самом деле подобные туалеты надевала она крайне редко, а корсеты так вовсе не любили. По всей видимости, они провоцировали у нее желудочные колики. Костюм государыни в будние дни был чрезвычайно прост: открытое, свободное, так называемое «молдаванское» платье из лилового шелка без всяких украшений, но с двойными рукавами – внутренние сборчатые из легкой материи, а верхние широкие из той же материи, что и само платье. Туфли она носила широкие, удобные, с низкими каблуками. Даже по праздникам императрица не злоупотребляла корсетом, предпочитая «русское» платье из красного бархата.

Уже практически одетая, Екатерина переходила в официальную уборную, где заканчивался ее туалет и куда допускались посетители: внуки императрицы, ее фаворит, несколько близких друзей, вроде шутника Льва Нарышкина, но всегда не более двенадцати человек. Там она садилась за вызолоченный туалетный столик, за которым проводила минут десять или пятнадцать. Ее окружали немолодые камер-юнгферы, находящиеся при ней со времени ее восшествия на престол: калмычка Марья Степановна Алексеева, гречанка Анна Александровна Палакучи, русские Авдотья Петровна Иванова и Анна Константиновна Скороходова.

Была у Екатерины, по русскому обычаю, и шутиха Матрена Даниловна Теплицкая, хотя в принципе шутов Екатерина Алексеевна не жаловала. Однако Матрене Даниловне она дарила свои старые платья и даже бриллианты. Шутиха далеко не бедствовала и имела каменный дом в Петербурге. Славилась Теплицкая своим «вычурным сквернословием»: шутки ее были исключительно похабными и сальными, но они смешили государыню. Кроме того, эта Матрена Даниловна обладала удивительной способностью собирать разнообразные сплетни и слухи. Через нее Екатерина узнавала обо всем, что