Ты всегда берешь от жизни, что хочешь? – неожиданно спросила Маша.

– Наверное, – он так и не отвел в сторону свои темные насмешливые глаза.

– Я не вещь, Тони.

– Я знаю, – он нежно привлек ее к себе и прошептал: – Ты самая удивительная женщина на свете.

Какое-то время она недоверчиво выжидала, не двигаясь. Потом растаяла, прижимаясь в ответ. Они стояли, обнявшись, посредине огромной комнаты, убранной в стиле французских королей. Чуждая роскошь только подталкивала женщину к мужчине, единственному, ради которого она рискнула войти сюда, в этот незнакомый мир.

– Надеюсь, мы не пойдем на помпезный прием, а то я чувствую себя не в своей тарелке.

– Тарелки будут только на столе, – передразнил он ее. – А Фредерико умеет быть незаметным.

Трапезная была на первом этаже. Просторная, с высокими сводчатыми потолками, она могла бы вместить сотню монастырских братьев, но сейчас там было сервировано всего восемь столиков. Большой камин и высоко расположенные, закрытые крупной решеткой окна создавали настроение старины и покоя. Пол был устлан крупной черной с красным плиткой. Стены и потолок покрашены в нежно-персиковый цвет, удачно гармонировавший с темным деревом облицовочных деревянных накладок. Столики на двоих стояли очень далеко друг от друга, позволяя разговаривать, не опасаясь посторонних. Люстры посредине прямоугольного помещения не было, только настольные лампы да светильники вдоль стен, где когда-то крепились факелы. Торец трапезной украшала яркая, хорошо сохранившаяся картина «Последнего вечера», разделенная двумя арками, как триптих.

– Но это же не «Тайная вечеря» Леонардо, – воскликнула Маша, увидев фреску.

– Конечно, – невозмутимо парировал Антонио. – Этот вариант принадлежит кисти малоизвестного художника, по имени Никодемо Феруччи.

– Совсем иная манера письма, – продолжала критиковать фреску Маша, подойдя вплотную, – и одежда у апостолов другая.

– А чем тебе не нравится их одежда?

– Так половина апостолов была бедными рыбаками, а эти нарядились, как богатые купцы.

– Вот как? – подзадоривал ее Антонио.

– И у Спасителя огромный нимб вокруг головы.

– А что, на ту Пасху еще не было?

– И дорогой плащ, расшитый золотом, Иисус не надел бы.

– Откуда ты знаешь? – не унимался сицилиец.

– Почему все апостолы выглядят лысыми и седыми старцами?

– Для солидности.

– Ты издеваешься, что ли? – не выдержала Маша.

Она обернулась, чтобы с жаром продолжить свои разоблачения, но осеклась, увидев насмешливые глаза Антонио. Стоявший за ним Фредерико дипломатично опустил глаза, делая вид, что полностью поглощен сервировкой стола. Он не понимал русскую речь, но по эмоциям молодой иностранки догадался о многом.

– Ты решил меня разыграть или проверить?

– Мари, ты зря напустилась на бедного Феруччи, – он очаровательно улыбнулся, приглашая жестом занять место за столиком в центре стола. – Отсюда ты сможешь продолжить свои исследования, – он сделал паузу, как хороший актер, помогая ей сесть за стол, – если захочешь.

– Тогда объясни.

– Психологи утверждают, что в гневе человек проявляет свое истинное лицо, не в силах скрывать эмоции, – он предложил Маше сигарету и закурил сам. – Ты выглядела очень искренне, мне понравилось.

– Я что, подопытный кролик? – не выдержала она.

– Прости, пожалуйста, – их взгляды встретились. – Ты женщина, которая мне очень нравится, но я боюсь ошибиться.

– Спасибо за откровенность, – Маша нервно затянулась ароматным дымом.

– История этой фрески достаточно интересна, – Антонио откинулся на спинку стула с высокой резной спинкой, давая Фредерико возможность подать горячие закуски. – Ты знаешь, что работа Леонардо не была оценена по достоинству современниками. Великий мастер опережал свое время. Только почти век спустя «Последний ужин» был канонизирован, и многие стали его копировать, – Антонио жестом предложил Маше попробовать что-то аппетитно дымящееся в маленьком горшочке. – Монастырь Сан Мишель спроектировал и построил Микеланджело. Это тихое место просто создано для уединения и молитв. Оно будто парит над густыми лесами Фьезоле и долиной Арно, – Антонио поднял бокал и чокнулся с Машей. – Хотя Леонардо был на двадцать лет старше Микеле, они недолюбливали друг друга, а порой и конфликтовали. Да Винчи был франтом, любил красивую одежду, женщин, был неравнодушен к роскоши, а Буонарроти, скорее, можно считать его антиподом. Наверное, поэтому предложение настоятеля францисканской общины расписать торец трапезной вошедшей тогда в моду фреской «Позднего ужина» Микеле встретил в штыки, сказав что-то вроде «только после моей смерти». Его слова были поняты дословно, и в 1602 году малоизвестный художник получил заказ на фреску. К тому времени традиции церковной живописи были иными, чем при Леонардо, и Никодемо не стал мудрствовать лукаво, что и вызвало твое праведное негодование.

– Извини, я погорячилась, – Маша быстро облизнула губы после закуски.

– Давай чокнемся по русскому обычаю в знак примирения.

– Я так понимаю, бедным туристам преподносят в рекламных проспектах работу Феруччи как настоящего да Винчи.

– Ты недалека от истины, – улыбнулся Антонио. – Хотя она сохранилась просто идеально. И потом в Италии каждый год туристы покупают сотни «подлинников» самых известных художников эпохи Возрождения.

– Подделки!

– Каждый находит то, что ищет, – сицилиец опять очаровательно улыбался. – А твоя фраза о плаще с золотым шитьем мне очень понравилась. Ты бы смеялась до слез, если бы услышала историю, произошедшую лет пять назад в Фирензе.

– Где?

– Прости, это старое название Флоренции.

– И что же это за история?

– Одному американцу продали «Туринскую плащаницу», – Антонио едва сдерживал смех. – Когда в аэропорту таможенники заметили нервного иностранца, то решили хорошенько «перетрясти» его чемоданы, – сицилиец сделал паузу, чтобы успокоиться. – Представляешь, все как в настоящих детективах. Вскрывают двойное дно чемодана и достают свернутую по всем правилам плащаницу. С обгорелыми краями и следами воды от тушения пожара в церкви 1532 года, где она якобы хранилась. Офицер в предвкушении сенсации вызывает все руководство и прессу. Через полчаса полуживой от страха американец и толпа фотографов наблюдают, как эксперт в белых перчатках осторожно разворачивает артефакт. Склоняется к нему. Отпрянув, наклоняется снова и вдруг начинает безудержно хохотать. Народ ничего не понимает, а эксперт просто давится смехом.

Антонио с наслаждением смотрит на свою собеседницу, сгорающую от нетерпения, и медленно пододвигает ей тарелку с креветками в соусе «неаполитано».

– Тони, я тебя поколочу, – Маша в шутку стукнула кулачком по столу. – Не тяни!