игре в карты. Нэйлер ощутил вдруг гордость от осознания своей обособленности. Будь проклят мир со всеми его суевериями! Он забавлялся, представляя себе лица пуритан, когда те выйдут с собрания и обнаружат, что кто-то нарушил их воскресный закон, разместив плакаты. Их религия позволит им растерзать святотатцев на клочки или подобные действия подпадают под запрет на работу?

– Просите, и дано будет вам, – вещал Келлонд. – Ищите, и обрящете…

Покончив с молитвами, молодой роялист подошел к нему:

– Вы не присоединились к нам, мистер Нэйлер. – В его голосе звучал упрек – он был человек набожный.

– Предпочитаю сосредоточить свои помыслы на непосредственной задаче.

– И вы в самом деле верите, будто ваше предложение награды принесет плоды, даже в таком сообществе, как это?

– Почему нет? За этими постными лицами и черным сукном скрываются такие же алчность и похоть, как в любом другом человеке. Хотите, побьемся об заклад, или ваша совесть не позволяет заключать пари в день воскресный?

– Я сомневаюсь, что кто-либо, а особенно в этой колонии, захочет выставить себя Иудой.

– Согласен. Выставляться такой человек не захочет, а это значит, что он придет, когда его едва ли заметят: или сегодня после полудня, пока в городе будет идти второе молитвенное собрание, или вечером, когда стемнеет. А может, и не придет. Я вовсе не уверен. Вам стоит принять ставку.

Келлонд промолчал.

– Вы циник, мистер Нэйлер, – сказал он наконец и вышел.

Нэйлер задремал. Часа в три его разбудил снова раздавшийся бой барабана. Немного погодя до него донеслось звяканье открываемой в ограде калитки, затем голоса на дворе. Он встал, когда вошли Келлонд и Керк в сопровождении мужчины лет тридцати с чем-то, очень худого и похожего на пугало в своем ветхом воскресном костюме. Неизвестный снял с головы шляпу с плоским верхом и сунул ее за спину, теребя руками поля.

– Этот малый утверждает, что у него есть сведения для нас, – сообщил Керк.

– Вы благоразумный человек, сэр, – сказал Нэйлер. – Можно узнать ваше имя?

– Он отказывается его назвать, – заявил Келлонд.

– Боюсь, так не пойдет. – Нэйлер покачал головой. – Если вы хотите, чтобы мы доверяли вам, нам следует знать, кто вы такой.

Посетитель боязливо оглянулся через плечо на людей во дворе.

– Даю слово чести, все вами сказанное не уйдет дальше нас троих, – заверил клерк.

Наконец неизвестный произнес тихо:

– Деннис Крэмптон.

– Хорошо, мистер Крэмптон. – Нэйлер отодвинул от стола стул. – Прошу, присаживайтесь и подкрепитесь. Осталось немного, но мы охотно поделимся всем, чем богаты.

Редко доводилось ему видеть такого голодного человека. Он дал ему время набить живот. Пусть почувствует себя уютно в их обществе. И постепенно, между порциями хлеба с холодным мясом, Крэмптон поведал свою историю: родился в Девоне, переехал в Новую Англию в двадцать лет, обосновался в Нью-Хейвене, был женат, но детей нет. Его бесплодную супругу обвинили в колдовстве из-за ее предполагаемой зависти к имеющим чад соседкам, и она умерла от лихорадки, все еще находясь под подозрением («молва свела ее в могилу»). Рассказал о том, как сбился с пути («говорю все как на духу, джентльмены»), как его высекли по приказу преподобного Девенпорта за то, что был пьяным в день воскресный (это обвинение он яростно отрицал), и как затем он уехал в Гилфорд в расчете заняться делом, но обнаружил, что это новое место ничуть не лучше прежнего.

Крэмптон утер рот рукавом.

– Мне очень нужны эти наградные деньги, сэр. Благодаря им я снова встану на ноги и смогу оплатить дорогу обратно в Англию.

– И вы их получите, мистер Крэмптон, – заверил его Нэйлер, стиснув ладонью костлявое колено собеседника. – Получите, если отведете нас к Уолли и Гоффу. А теперь… – Он извлек блокнот и огрызок карандаша. – К делу.

– Так вот, сэр, я их собственными глазами видел. Они обучали милицию в Нью-Хейвене. А полковник Уолли тогда еще сказал, что, будь у них с Гоффом две сотни таких людей, им нечего было бы бояться ни в Старой Англии, ни в Новой.

– Так и сказал?

– Я смотрел, как он строит кавалеристов, и собственными ушами все слышал.

Нэйлер заставил его в точности повторить слова и записал их.

– «…Две сотни таких людей…» Вы это слышали? – обратился он к Келлонду и Керку. – Они замышляют новый мятеж против короля. – Он снова повернулся к Крэмптону. – И полковники до сих пор в Нью-Хейвене?

– Тамошний народ болтает, что нет, да только я думаю иначе.

– Продолжайте.

– Они прожили несколько недель у Девенпорта, с самого начала марта, а потом уехали в Новый Амстердам, чтобы сесть на корабль до Голландии. По крайней мере, так говорят. Да только я уверен, что они вскоре вернулись и снова поселились у него под крышей.

– Есть у вас доказательства?

– В апреле слуги Девенпортов закупили в нью-хейвенской лавке провизии на десять фунтов больше обычного заказа. – Гордый собой, Крэмптон откинулся на спинку стула.

Нэйлер сделал пометку.

– Так, значит, они могут до сих пор жить у Девенпортов?

– Этого я не берусь утверждать. Точно знаю лишь одно: они иногда переходили через улицу к дому мистера Уильяма Джонса, сына цареубийцы, потому как однажды ночью я видел их, когда останавливался у Джона Торпа. Час был поздний, когда никого нет.

– Вы видели их после того, как они якобы уехали в Новый Амстердам? – Нэйлер наклонился вперед. – Это установленный факт? Выкладывайте только правду, никаких домыслов!

– Да, сэр. Полагаю, что я видел их, хотя при моем приближении они спрятались.

– Когда это было?

– Меньше двух недель назад.

Нэйлер захлопнул блокнот. Это было умно – создать ложный след. Эти парни хитры. Но он хитрее.

– Джентльмены, – заявил он. – Думаю, мы их поймали.

Глава 21

Устроившись в углу разрушенной мельницы, полковники проводили день воскресный вдали от всех, молились и читали Библию. Время от времени Нед подходил к окну, вроде как проверить, не рыщет ли кто поблизости, но также чтобы хоть как-то развеять скуку. Пчелы вились между алыми бутонами на оплетающих стену цветах и улетали, собрав янтарные крупинки пыльцы. Неду страшно хотелось закурить трубку, но он знал, что Уилл не одобрит. К исходу дня он намекнул, что неплохо было бы размять ноги.

Уилл с укором посмотрел на него:

– Но мы уже прошли дозволенные две мили. Это будет оскорблением.

– И кого мы оскорбим? Бога или Девенпорта? Мне сдается, что это две очень разные субстанции, даже если мистер Девенпорт склонен не замечать сей факт.

– Теперь ты кощунствуешь. – Уилл снова обратился к Библии. – Пройдись, если хочешь.