class="p1">Несколько минут спустя они проскользнули через калитку и зашагали по широкой травянистой улице.

Джонс освещал фонарем путь. Луна то причудливо скрывалась за завесой облаков, то проглядывала сквозь слои тумана чередой отражающихся кругов, как если бы факелом освещали колодец. С моря дул ветер, но дождя не было, хоть на том спасибо. Они прошли с полмили к лугу, никого не встретив, затем пересекли его по диагонали, миновали надгробие Итона и попали на улицу, отделяющую северо-западный сектор города от северо-центрального. В некоторых окнах по обе стороны улицы мерцали свечи, но большинство домочадцев уже спали. Когда они вышли за черту Нью-Хейвена, остались только ветер и темнота да причудливый свет луны, мягко опускающийся на округу.

Они двинулись по неровной, извилистой тропе через открытую местность и примерно через полчаса достигли леса. Среди деревьев ухали совы, одну из них они заметили – большая белая тень бесшумно, как призрак, пересекла тропинку. Нед слышал журчание бегущего поблизости потока. Джонс остановился и поднял фонарь.

– Это здесь.

Им не сразу удалось его разглядеть – маленькое каменное строение, заброшенное много лет назад и с тех пор оказавшееся во власти природы. Оно заросло плющом и ежевикой, длинные ветки змеились из разбитых окон. Сломанная дверь болталась на петлях. Пол внутри был усеян мусором. В дырявой крыше завывал ветер. Джонс поставил фонарь и при помощи свечки зажег другой.

– Не обессудьте, – сказал он. – По крайней мере, проведете в сухости пару ночей. В понедельник я вернусь.

Когда он ушел, беглецы собрали немного веток и отсыревшие обломки мебели и разожгли в очаге огонь. Но труба была забита, видимо, птичьими гнездами, и помещение наполнилось вскоре густым дымом, от которого у них заслезились глаза. Пришлось выйти наружу, пока чад не рассеялся.

– Какое заброшенное, унылое место, – сказал Нед.

Он представлял, как они прячутся внутри, выставив пистолеты через зияющие в окнах дыры, а преследователи крадутся среди деревьев. Ему подумалось, что это место как раз подходит для того, чтобы пара загнанных преступников приняла свой последний бой.

Глава 20

Гилфордская гостиница, если можно ее так было величать, представляла собой, по сути, бревенчатый сарай в центре поселения – одна комната со столом и стульями в углу и расстеленными на земляном полу соломенными матрасами. Приняв их, ее владелец Гудмен Бишоп с прискорбием известил, что готовить или подавать еду после захода солнца в субботу запрещено, и процитировал Книгу Исхода: «Господь дал вам субботу, посему Он и дает в шестой день хлеба на два дня»[20]. В соответствии с этим он поставил на стол блюда с холодной едой и кувшины с водой, объявив, что этого должно им хватить до утра понедельника, когда он вернется с парой коней на замену двум павшим. В обмен на такие услуги он заломил несуразную плату, причем полностью и вперед.

Когда он ушел, Стюарт и Макуотер развели во дворе костер и зажарили последних рыбин, пойманных два дня назад в пруду близ старой Коннектикутской тропы. За едой говорили мало. Керк прикладывался к фляжке с бренди, угоститься из которой никому не предлагал. Поужинав, шотландцы сели играть в карты, Нэйлер расположился в сторонке от остальных, привалившись спиной к стене лачуги, закурил трубку и насупился. Наконец он подошел к Чейпину, сидевшему неподалеку от Келлонда и Керка.

– Сколько отсюда до Нью-Хейвена, мистер Чейпин?

– Шестнадцать миль.

– Недалеко. Если выступить на рассвете, к полудню дойдем.

– Дойдем, – согласился Келлонд. – Но мы нарушим их закон, а когда окажемся на месте, не будем иметь законных оснований для обыска.

– Пистолеты – вот наше основание.

– Там сильная милиция, – возразил Керк. – У них стволов по двадцать против каждого нашего. И Нью-Хейвен – это настоящий город, в отличие от этой вонючей дыры. С чего начнем?

– С дома Джона Девенпорта, священника.

– Девенпорт нас на порог не пустит. Да и какие у нас доказательства, что эти Уолли и Гофф вообще были там?

– Господи, ну что за сборище недотеп, – пробормотал Нэйлер достаточно громко, чтобы сидящие у костра шотландцы оторвали взгляд от карт. Он встал и вернулся на свое место, где и расположился, куря трубку и пытаясь придумать, как действовать дальше, а остальные тем временем потянулись в комнату спать. Хуже всего было сознавать, что виноваты не они, а только он сам. Он не предвидел столь упорного сопротивления. Может статься, государственный секретарь Морис был прав, и, чтобы решить эту задачу, придется организовать военную экспедицию. Вот только для нее понадобится не пятьдесят солдат, а пятьсот. Он содрогнулся, представив, как явится к Хайду докладывать о неудаче.

Вечерний ветер снес облака. Проступили звезды. Костер превратился в груду рдеющих углей. Единственным звуком был треск оставшегося еще куска дерева, который занимался огнем, выбрасывая в темноту фонтанчик искр. Из хижины слышался храп. Входить внутрь Нэйлеру не хотелось. Он расстелил на земле плащ, улегся и вскоре после полуночи уснул.

Поутру он пробудился с готовым планом. План был так себе, но все же лучше действовать, чем провести целый день в вынужденном безделье.

Вопреки обычаю, он не будил остальных до тех пор, пока со стороны дома собраний не донесся барабанный бой, сзывающий горожан на первую дневную службу. Тогда он обошел отряд, разбудил и вручил каждому по паре плакатов с объявлением награды, несколько гвоздиков и велел развесить на самых заметных местах: на углах улиц, на стене гилфордской лавки, на столбах ворот усадьбы Лита – где угодно, лишь бы было видно. Один плакат Нэйлер взял сам и отправился через опустевший город к дому собраний. Он слышал, как пуритане внутри распевают гимн, и с особым удовольствием повесил плакат прямо на двери, потихоньку забив гвозди каблуком сапога.

Вскоре после его возвращения в гостиницу Келлонд извлек Библию и предложил ему почитать им молитву.

– Я не священник, – отрезал Нэйлер. – Пусть каждый проводит время, как подсказывает ему совесть.

Он вошел в комнату и улегся на один из тюфяков. Много прошло времени с тех пор, как он ходил в церковь. В последний раз это было, когда выкапывали тело Кромвеля в часовне Вестминстерского аббатства. В Бога он не верил – ни в пуританского, ни в англиканского, ни в католического, но был не настолько глуп, чтобы признаваться в этом. Чтобы сохранять положение в обществе, ему приходилось произносить необходимые слова вместе с остальными. Он слушал, как Келлонд начал читать «Отче наш», и удивился, когда остальные подхватили молитву, включая шотландцев, которые, по его представлениям, должны были вернуться к