В последний раз Ренисенб попыталась убедить себя, что всевершилось по воле духа Нофрет… Зло творила мертвая Нофрет… Или живая Хенет…Хенет, презираемая, угодничающая, расточающая лесть…

Ренисенб вздрогнула, встрепенулась и медленно поднялась наноги. Больше ждать Хори она не может. Солнце вот-вот сядет. Почему он непришел? Она огляделась по сторонам и стала спускаться по тропинке вниз вдолину.

В этот вечерний час вокруг царила полная тишина. Как тихо икрасиво, подумала она. Что задержало Хори? Если бы он пришел, они могли быпровести этот час вместе… Таких часов осталось немного. Скоро, очень скоро онастанет женой Камени…

Неужто она в самом деле собирается выйти замуж за Камени?Потрясенная Ренисенб вдруг очнулась от оцепенения, в котором так долгопребывала, будто пробудилась после страшного сна. Страх и неуверенность в себе,по-видимому, настолько овладели ею, что она была готова ответить согласием налюбое предложение.

Но теперь она снова стала прежней Ренисенб, и если онавыйдет за Камени, то это случится только потому, что она сама этого пожелает, ане потому, что так решили в семье. Камени с его красивым, вечно улыбающимсялицом! Она любит его, правда? Поэтому и собирается стать его женой.

В этот вечерний час здесь наверху не было ни лжи, нинеясности. И в мыслях не было смятения. Она — Ренисенб, она идет, глядя на мирсо спокойствием и отвагой, став опять сама собой. Разве не сказала она как-тоХори, что должна одна спуститься по тропинке в час смерти Нофрет? Пусть ейбудет страшно, все равно она должна это сделать. Вот она и идет. Примерно в этовремя они с Сатипи склонились над телом Нофрет. И опять же примерно в это времяСатипи тоже спускалась по тропинке, потом вдруг обернулась — чтобы увидеть, какее догоняет судьба. И на том же самом месте. Что же услышала Сатипи, чтозаставило ее вдруг обернуться? Шаги? Шаги… Но и сейчас Ренисенб слышала шаги —кто-то шел за ней по тропинке.

Сердце ее взметнулось от страха. Значит, это правда! Нофретшла за ней вслед… Ее объял ужас, но шагов она не замедлила. И не бросиласьвперед. Она должна преодолеть страх, ибо совесть ее чиста…

Она выпрямилась, собралась с духом и, не сбавляя шага,обернулась. И сразу ей стало легко. За ней шел Яхмос. Никакой не дух из Царствамертвых, а ее родной брат. Он, наверное, был чем-то занят в поминальном залегробницы и вышел оттуда сразу следом за ней.

— О Яхмос, как хорошо, что это ты! — остановившись, радостновоскликнула она.

Он быстрым шагом приближался к ней. И только она решилаповедать ему о своих глупых страхах, как слова замерли у нее на губах. Это былне тот Яхмос, которого она знала — мягкий и добрый. Глаза его горели, он то идело облизывал пересохшие губы. Пальцы чуть вытянутых вперед рук скрючились каккогти.

Он смотрел на нее, и взгляд его, можно было не сомневаться,был взглядом человека, который уже убивал и был готов на новое убийство. Еголицо дышало торжеством жестокости и зла. Яхмос! Убийцей был Яхмос! Под маскоймягкого и доброго человека!

Она всегда была уверена, что брат любит ее. Но на этомискаженном нечеловеческой злобой, торжествующем лице не было и следа любви.Ренисенб вскрикнула — едва слышно, ни на что не надеясь. Наступила,почувствовала она, ее очередь умереть. Ибо мериться силой с Яхмосом былобезрассудно. Здесь, где сорвалась со скалы Нофрет, где тропинка сужалась,предстояло и ей встретить свою смерть.

— Яхмос! — В этот последний зов она вложила всю нежность,которую всегда испытывала к старшему брату. Но напрасно. Яхмос лишь короткорассмеялся — тихим злорадным смехом. И бросился вперед — пальцы-когтипотянулись к ней, чтобы сомкнуться вокруг ее горла. Ренисенб припала к скале,выставив вперед руки в тщетной попытке оттолкнуть его. К ней приближалась самасмерть!

И вдруг послышался звук, слабый, похожий на звон натянутойструны… В воздухе что-то просвистело. Яхмос замер, покачнулся и с воплем рухнулничком у ее ног. А она тупо смотрела, смотрела и не могла отвести глаз отоперенья стрелы.

2

— Яхмос… Яхмос… — ошеломленно повторяла Ренисенб, словнобыла не в силах поверить…

Она сидела у входа в грот, обитель Хори, и он все ещеподдерживал ее. Она не помнила, как он вел ее наверх. Она только, какзавороженная, с удивлением и ужасом повторяла имя брата.

— Да, Яхмос, — мягко подтвердил Хори. — Всякий раз это былЯхмос.

— Но как? Зачем? Почему он? Ведь его самого отравили. Ончуть не умер.

— Он знал, что делает. Знал, сколько выпить вина, чтобы неумереть. И отхлебнул ровно столько, сколько было нужно, а потом прикинулсяотравленным. Только так, считал он, можно отвести от себя подозрение.

— Но не мог же он убить Ипи? Он был тогда еще так слаб, чтоне держался на ногах.

— Он притворялся слабым. Помнишь, Мерсу сказал, что кактолько яд выйдет, к нему тотчас вернутся силы? Вот так и случилось.

— Но зачем. Хори? Не могу понять, зачем?

Хори вздохнул.

— Помнишь, Ренисенб, однажды я говорил тебе о порче, котораявозникает внутри?

— Помню. Я только сегодня думала об этом.

— Ты как-то сказала, что с приездом Нофрет в доме поселилосьзло. Это было не совсем верно. Зло уже давно жило в сердцах членов вашей семьи.Но с появлением Нофрет оно вылезло из укромных уголков на свет. Ее присутствиевынудило его проявить себя. Кайт из нежной матери обратилась в безжалостнуюволчицу, алчущую преимуществ для себя и своих детей. Веселый, обаятельный Себекпредстал хвастливым, распутным и слабовольным. Ипи, которого считали всего лишьизбалованным красивым ребенком, оказался интриганом и себялюбцем. Хенет уже немогла скрыть за своей притворной преданностью лютой злобы. Властная Сатипипоказала себя трусливой. Имхотеп превратился в суетливого тщеславного деспота.

— Знаю, — Ренисенб закрыла лицо руками, — можешь мне необъяснять. Я сама мало-помалу это поняла… Но почему, почему этому суждено былослучиться? Почему эта порча, как ты говоришь, должна была проявить себя?

— Кто знает? — пожал плечами Хори. — Быть может, в человекезаложена способность к перерождению, и, если со временем он не становитсядобрее и мудрее, в нем растет злое начало. А может, это произошло от того, чтожизнь обитателей этого дома была слишком замкнутой, обращенной лишь на самихсебя, они были лишены широты видения. А может, случилось то, что бывает срастениями: заболевает одно, от него заражается другое, потом третье.

— Но Яхмос… Яхмос, он, казалось, совсем не изменился.

— Да, и именно в этом одна из причин, почему я стал егоподозревать. Ибо остальные члены семьи порой могли проявить характер, позволитьсебе не скрывать своего истинного «я». Яхмос же, от природы робкий, легкоподчинялся власти других и не осмеливался восставать. Он любил Имхотепа и тяжкотрудился, чтобы угодить ему, а Имхотеп, ценя старшего сына за старательность,считал его не достаточно умным и медлительным. И презирал его. Сатипи тожепомыкала им и без конца подначивала. Чувство обиды, затаенное, но глубокоранившее, постепенно копилось, и чем более покорным он казался, тем больше росв его сердце протест.