Резня была чудовищной. Нечеловеческое войско Клааля рвало вкуски коней и людей. Вэнион со всей силы пришпорил коня, и тот рванулся вперед.Магистр пандионцев проткнул копьем стальной нагрудник одного из чужаков иувидел, как кровь – во всяком случае, он полагал, что эта густая желтаяжидкость должна быть кровью, – хлынула потоком из стальных уст маски.Тварь отскочила, но все еще яростно размахивала своим грозным оружием. ТогдаВэнион выпустил древко копья, оставив тварь проколотой насквозь, как жаркое навертеле, и выхватил меч.

Ему пришлось потрудиться в поте лица. Чужак сносил удары,которые рассекли бы человека пополам. Все-таки в конце концов Вэнион разрубилпротивника – как крестьянин срубает жилистый, неподатливый терновый куст.

– Энгесса! – пронзительный крик Бетуаны, в которомбыли ярость и безмерное отчаяние, перекрыл на миг все прочие звуки битвы.

Вэнион рывком развернул коня и увидел, как атанская королевапробивается на помощь к своему упавшему полководцу. Даже чудища, отправленные вбой Клаалем, дрогнули перед бешеной яростью атаны, которая прорубала себедорогу к Энгессе.

Вэнион пробился к ней, меч его сверкал в стылом свете дня,обильно орошаемый желтой кровью.

– Ты сможешь нести его? – прокричал он Бетуане.Она наклонилась и без малейшего усилия подхватила на руки раненого друга.

– Отступай! – проревел Вэнион. – Я тебяприкрою! – И направил коня наперерез чужакам, которые уже готовы былинаброситься на нее.

Ни тени надежды не было в залитом слезами лице Бетуаны,когда она бежала в тыл колонны, бережно прижимая к груди обмякшее тело Энгессы.

Вэнион стиснул зубы, занес меч и поскакал в атаку.

***

Сефрения безмерно устала к тому времени, когда они добралисьдо Диргиса.

– Я совсем не голодна, – сказала она Афраэли иКсанетии. Они сняли комнату в чистенькой тихой гостинице в центрегорода. – Все, что мне нужно, – горячая ванна и часов двенадцать сна.

– Ты нездорова, сестра моя? – обеспокоенноспросила Ксанетия.

Сефрения устало улыбнулась.

– Нет, дорогая, – сказала она, положив руку наплечо анары. – Я немного устала, только и всего. Наше стремительноепутешествие утомило меня. Вы идите ужинать, только скажите, чтобы мне принеслинаверх чайник с горячим чаем. Пока мне этого достаточно. С едой я подожду дозавтрака. Только не слишком шумите, когда будете укладываться спать.

Она провела приятнейшие полчаса в мыльне, погрузившись пошею в горячую воду, и вернулась в комнату, закутанная в стирикское одеяние,освещая себе дорогу свечой.

Комната, которую они сняли, была небольшая, зато теплая иуютная. Ее, как водилось в Дарезии, согревала изразцовая печка. Сефрениинравились такие печки, потому что из них пепел и зола не сыпались на пол. Онапридвинула кресло ближе к огню и принялась расчесывать длинные черные волосы.

– Тщеславие, Сефрения? В твои-то годы?

Она вздрогнула, вскочив при звуке знакомого голоса. Заластасильно изменился. Он сменил стирикское одеяние на кожаную арджунскую куртку,холщовые штаны и сапоги с толстыми подошвами. Он настолько презрел своепроисхождение, что носил у пояса короткий меч. Его седые волосы и борода былиспутаны, лицо напоминало хищную птицу.

– Только не устраивай сцен, любовь моя, –предостерег он. Его усталый голос был лишен всяких чувств, кроме глубочайшегосожаления. Он тяжело вздохнул. – Что мы сделали не так, Сефрения? –печально спросил он. – Что разделило нас и привело к такому грустномуконцу?

– Неужели ты хочешь, чтобы я ответила на твой вопрос,Заласта? – отозвалась она. – Почему ты не мог оставить все как есть.Я ведь любила тебя – хотя, конечно, не той любовью, которой ты добивался, новсе же любила. Неужели ты не мог принять эту любовь и забыть о другой?

– Видимо, нет. Мне это даже не приходило в голову.

– Спархок намерен убить тебя.

– Возможно. По правде говоря, мне это уже безразлично.

– Тогда в чем же дело? Зачем ты явился сюда?

– Чтобы взглянуть на тебя в последний раз… что-быуслышать звук твоего голоса. – Он поднялся из кресла в углу комнаты, гдесидел до сих пор. – Все могло быть совсем иначе… если бы не Афраэль. Этоона привела тебя в земли эленийцев, она совратила тебя. Ты же стирик, Сефрения.Нам, стирикам, не пристало иметь дело с эленийскими варварами.

– Ты ошибаешься, Заласта. Анакха – элениец. Лучше бытебе уйти отсюда. Афраэль сейчас как раз ужинает внизу. Если она обнаружит тебяздесь, она съест твое сердце на десерт.

– Сейчас уйду. Вот только прежде выполню то, за чемпришел. После того она может делать со мной все, что пожелает. –Мучительная боль вдруг исказила его лицо. – Но почему, Сефрения? Почему?Как ты могла принять нечистые объятья этого эленийского дикаря?!

– Вэниона? Тебе этого не понять, даже если будешьстараться изо всех сил. – Сефрения смотрела на него с ненавистью ипрезрением. – Делай то, за чем пришел, и убирайся. От одного твоего видаменя тошнит.

– Что ж, отлично. – Его голос вдруг отвердел,точно камень.

Сефрения ничуть не удивилась, когда он выхватил из-подкуртки длинный бронзовый кинжал. Несмотря ни на что, Заласта все же оставалсястириком – настолько, чтобы ненавидеть прикосновение железа.

– Ты и представить себе не можешь, как горько я сожалеюоб этом, – пробормотал он, шагнув к ней.

Она пыталась отбиваться, царапая ногтями его лицо и стараясьдобраться до глаз. Она даже ощутила минутное торжество, когда ухватила его забороду и увидела, как он зажмурился от боли. Она с силой дернула бороду,перекосив его лицо, и тогда закричала, зовя на помощь, но потом он вырвался игрубо отшвырнул ее. Она споткнулась и упала, налетев на кресло, и это окончательнопогубило ее. Она еще не успела вскочить, когда Заласта ухватил ее за волосы, иона поняла, что обречена. В отчаянии она призвала из памяти лицо Вэниона, впоследний раз вглядываясь в его черты, всем сердцем впитывая их, и в то жевремя вновь безуспешно пыталась выцарапать глаза Заласте.

А потом он направил кинжал в ее грудь и тотчас выдернул его.

Она закричала, отпрянув, схватилась обеими руками за рану ипочувствовала, как между пальцев хлещет кровь.

Заласта подхватил ее и удержал в своих объятиях.

– Я люблю тебя, Сефрения, – полным боли голосомпроговорил он, глядя в ее гаснущие глаза.