Она наклоняется, целует и слизывает капельки пота с егозапястья. Он зарывается лбом во влажность ее волос.

Потом он вдруг устремляется в поход по библиотеке, свет отснова включенного фонаря отскакивает, прыгает во все стороны. Он чувствует себяв безопасности в этом помещении, потому что целую неделю проверял его наналичие мин, и теперь здесь просто комната, а не зона или территория. Он ходитпо ней, размахивая рукой, освещая то потолок, то лицо Ханы, когда проходит мимонее, а девушка стоит на спинке дивана, глядя вниз на его блестящее стройноетело.

В следующий раз, проходя вдоль дивана, он видит, что онанаклонилась вниз и вытирает руки о платье.

– Но я достала тебя, достала, – говорит она нараспев. –Я могиканин с Дэнфорс-авеню.

Потом она едет на нем верхом, а свет от ее наручного фонарямечется по корешкам книг на самых верхних полках, ее руки поднимаются вниз ивверх, когда он кружит ее, и она падает вперед, хватаясь за его бедра, затемслетает вниз, освобождаясь от него, ложась на старый ковер, который все ещесохранил запах весенних дождей. На ее руках пыль и песок. Он опять наклоняетсянад ней, она тянется и выключает фонарь на его руке.

– Я победила. Согласен?

Он еще ничего не сказал с тех пор, как вошел в комнату. Онделает головой жест, который она так любит: то ли кивок, то ли обозначениевозможного несогласия. Он не видит ее – мешает свет ее фонаря. Когда Кипвыключает его, они теперь равны в темноте.

Только один месяц Хана и Кип спят вместе, открывая, чтолюбовь есть целая страна с могучей цивилизацией, что можно любить, лишь думая онем или о ней.

«Я не хочу, чтобы меня трахали. Я не хочу трахать тебя.»

Где он или она научились этому в свои годы, никто не знает.Может, от Караваджо, который разговаривал с ней по вечерам о своем возрасте, онежности к каждой клеточке того, кого любишь, которая приходит тогда, когда тыпонимаешь, что смертен. А это суждено понять каждому. Раньше или позже –зависит от обстоятельств. Вторая мировая война в Европе кончилась. Душачеловека – не географическое понятие. И смерть может бросить свою холодную теньна человека в любом возрасте.

Желание парня угасало только в глубоком сне в объятиях Ханы.Для полного удовлетворения и ему было нужно нечто большее, чем волшебный светлуны или темпераментная работа тела.

Весь вечер он лежал, прислонившись к ее груди. Она напомнилаему, как приятно, когда тебя почесывают, ее ногти кругами похаживали по егоспине. С этим удовольствием он знаком давно благодаря няне. Покой иумиротворение, которые Кип помнит из детства, шли от нее. Не от матери, которуюон любил. Не от брата или отца, с которыми он играл. Когда он был испуган идолго не мог заснуть, няня понимала ребенка и успокаивала, кладя руку ему наспину. Она, приехавшая из Южной Индии и совершенно чужая в Пенджабе, жила сними, помогала по хозяйству, готовила и обслуживала их, воспитывала своихсобственных детей, успокаивала и его старшего брата, когда тот был маленьким,и, возможно, знала характер каждого малыша в семье лучше, чем настоящиеродители.

Это была обоюдная привязанность. Если Кирпала спрашивали,кого он больше любит, то он называл сначала няню, а потом уже маму. Ееуспокаивающая любовь значила для него больше, чем кровная или сексуальная. Какон поймет потом, всю свою жизнь вне семьи он искал именно такую любовь.Платоническую близость другого человека – платоническую, и лишь иногдасексуальную. Он будет взрослым, когда осознает это в себе, когда сможет всерьезспросить себя сам, кого он любит больше, и ответит на этот вопрос без детскойнепосредственности, не сразу, а после глубоких размышлений.

Только один раз он почувствовал, что сумел принести такое жеоблегчение нянюшке, хотя она уже понимала, что он ее любит. Когда умерла еемать, она вдруг сразу состарилась. Она проползла в свою маленькую комнату дляприслуги и упала на кровать. Он тихо лежал рядом с ней, разделяя ее горе, аняня дико рыдала. Он видел, как она собирала свои слезы в маленький стакан,который держала у лица. Завтра ей нужно будет взять это с собой на похороны. Онсел возле ее скрючившегося тела, девятилетний мальчик, положил руки ей на плечии, когда она затихла, вздрагивая время от времени, начал царапать ее спинусквозь сари, потом отогнул ткань и принялся почесывать обнаженную женскую кожу– так же, как сейчас применял это нежное искусство к миллионам клеточек белойкожи канадской девушки Ханы, в этой палатке, в 1945 году, над маленькимгородком средь холмов Италии, где встретились их континенты.

Я обещал рассказать вам, как люди влюбляются.

Молодой человек по имени Джеффри Клифтон встретил в Оксфордедруга, который рассказал ему, чем мы занимаемся. Он связался со мной, наследующий день женился и через две недели прилетел с женой в Каир. Это былипоследние дни их медового месяца. И начало нашей истории.

* * *

Когда я встретил Кэтрин, она была замужем. Замужняя женщина.Для нас было полной неожиданностью, что Клифтон взял ее с собой. Он вылез изсамолета первым, а затем появилась она: шорты цвета хаки, острые коленки. В товремя она проявляла горячий интерес к пустыне. Мне же больше была по душе егомолодость, чем рвение его новоиспеченной жены. В нашей экспедиции он былпилотом, курьером, разведчиком. Он был представителем нового поколения,которому все давалось легко, и с такой же легкостью он пролетал у нас надголовами на своем «Руперте», роняя сигнальные вымпелы с яркими цветными лентамии советами по поводу мест наших будущих остановок. Он постоянно восхищалсясвоей женой. В экспедиции было четверо мужчин и одна женщина, муж которойнаходился в радостном возбуждении медового месяца и не уставал говорить всем обэтом. Потом Клифтоны уехали в Каир и вернулись в экспедицию только через месяц,но он был в таком же восторге от жены. Она казалась намного спокойнее, а он велсебя, как мальчишка. Она садилась на канистру из-под горючего, положив локти наколени, и, подперев чашечкой сложенных вместе рук подбородок, неподвижносмотрела на развевающийся на ветру брезент палатки, а Джеффри пел ей дифирамбы.Мы пытались подшучивать над ним, но сказать ему открыто, чтобы он вел себясдержаннее, значило обидеть его, а этого мы не хотели.

После месяца, проведенного в Каире, она стала молчаливой,все время читала, уединялась, как будто что-то произошло или она вдруг открылаудивительное качество человеческой жизни – переменчивость. Впрочем, от женщиныи не требуется быть общительной, если она вышла замуж за искателя приключений.Она пыталась разобраться в себе. И было больно замечать, что Клифтон не понималее, не осознавал ее тяги к самообразованию. Она прочитала все о пустыне. От еевнимания не ускользнули даже пометки, сделанные на полях книг, и она моглачасами говорить об Увейнате и затерянных оазисах.

Я был на пятнадцать лет старше ее. Вы понимаете, что этомного значит. Я уже достиг такого возраста, когда не верят в постоянство илюбовь на всю жизнь, и чувствовал себя готовым исполнить роль циничного злодеяв любом мелодраматическом романе. Я был на пятнадцать лет старше, но онаоказалась сильнее. Ее жажда к переменам в личной жизни была больше, чем яожидал.