Он почему-то не хотел наблюдать, как его бледное лицо вот-вот исчезнет в страшной трясине.

4

Казалось, не они приближаются к лесистой горе, а она сама надвигается на них своей громадой в лучах заходящего солнца.

Охотничья заимка нашлась почти у самого подножия, на небольшой полянке, у двух сросшихся сосен. Только увидев сруб, настоящее человеческое жилье, Кречет, Берсенев и уж, конечно же, Лиза поняли, как же им хочется под крышу дома, каким бы этот дом ни оказался! Багров предупредил: двери заимок обычно не запираются, а внутри оказалось тесновато, зато по-настоящему уютно. Имелось даже сложенное из камней подобие печки, хотя Матвей предупредил: если разводить огонь, дым останется в избушке.

– Избушка там на курьих ножках стоит без окон, без дверей… – процитировала Лиза. – Вам это ничего не напоминает, господа?

– Что угодно, Лизавета Васильевна, только не сказочное Лукоморье.

– Я так устала, господа, что пусть это даже будет избушка Бабы Яги – лишь бы можно было выпить горячего чаю и прилечь… Мне даже дым мешать не будет, честное слово…

Нашелся задымленный чайник, спички в вощеной бумаге лежали за очагом, там же дожидался гостей мешочек с сухарями. Под потолком кто-то старательно развесил пучки засушенных трав, их стойкий аромат пропитал избушку изнутри до основания. От этого пьянящего запаха Лиза окончательно дала слабину: свалилась на жесткую лежанку.

– Вы как хотите, а я с этого места не сдвинусь!

Чтоб дым выходил, дверь в избушку оставили широко открытой. Ночь на поляну опустилась быстро и незаметно, и Лиза уснула первой, отказавшись даже поесть, просто запила чаем сгрызенный до половины черный сухарь. Берсеневу с Кречетом отставной полковник тоже в приказном порядке велел укладываться – завтра ожидался важный и наверняка непростой день. Сам же он вызвался первым нести караул у входа, но тут вмешался проводник:

– Чего там, спали бы с непривычки. Уж я пока постерегу.

– Ладно, – пожал плечами Федотов. – Только я часа через три тебя все равно сменю.

– Это уж как вам угодно, – буркнул Багров, подхватил ружье и вышел наружу, в ночь.

Федотов присел на земляной пол. Оперся о стену.

Противоречивые мысли тревожили Григория Лукича вот уже несколько часов. Он чувствовал, что должен поделиться зародившимися вдруг сомнениями с остальными. Однако коли все, о чем он думал, всего лишь порождение его чрезмерной подозрительности, это может только повредить общему делу.

Получится, как в той известной притче о мальчишке-пастухе, постоянно кричавшем: «Волк! Волк!», чтобы напугать и разыграть взрослых. И когда однажды в самом деле появился волк, крикам мальчишки никто уже не поверил. Волк же сожрал и стадо, и пастушка. То есть Федотов отдавал себе отчет: если сейчас поделиться сомнениями, под которыми не окажется почвы, то в следующий раз, когда причины для тревоги станут более реальными, а опасность – вполне ощутимой, все нужные чувства притупятся.

Такого развития событий в тайге Григорий Федотов не хотел.

Потому, дождавшись, когда мирно уснут Кречет с Берсеневым, он подхватил карабин и, крадучись, вышел наружу вслед за Багровым. Сейчас только проводник мог помочь ему развеять сомнения – а отставному полковнику очень хотелось их развеять.

Холодно светила луна. Легкий ветерок поигрывал верхушками деревьев. Вскрикнула ночная птица – и вновь стало тихо вокруг.

Но вдруг в эту тишину вошел новый, очень знакомый Федотову звук: сухой, показавшийся звонким в ночи щелчок ружейного затвора.

Мгновенно вскинув карабин, Федотов повернулся на звук. Из-за угла избушки на него смотрел Багров, тоже держа свое ружье наперевес.

– А, это ты… Я уж подумал… Не спится, Григорь Лукич?

Проводник не спешил опускать оружие. Отставной полковник крепче сжал карабин, тоже не отводя ствол в сторону.

– Поговорим, Матвей?

– Чего ж. Валяй. Только опусти дуру-то…

– Опускай первый. Или давай вместе. Нервы у нас что-то…

Пожав плечами, Багров медленно опустил ружье. Теперь и Федотов позволил себе опустить карабин. Но палец при этом все равно со спускового крючка не убрал.

– Так о чем говорить? И чего не при всех?

– А потому, что я до конца не уверен…

– В чем ты не уверен, а, Лукич?

– Девушка вчера в тайге закричала. Словно видела кого.

– Ошиблась. Молодая совсем. Тут ветка хрустнула, уже медведи мерещатся.

– Верно, – покладисто согласился Федотов. – Потому я с ними и не говорю, а с тобой только. Я ведь тогда с котелком за водой сам сходил. Заодно не удержался, порыскал там, в темноте. След был возле ручья, Матвей. От сапога.

– Точно?

– Не поручусь. Скажем так – ямка, похожая на след.

– А если и след? Охотники в тех местах часто ходят. Мужик в сапогах мог когда угодно пройти…

– И тут верно, – снова согласился Федотов. – Так я и подумал. Вообще, толком-то я ничего вчера не разглядел. А вот сегодня, у болота… – он выдержал паузу. – У болота сегодня, Матвей. До нас там был кто-то. Срезы на деревьях свежие были, сучья срубленные валялись. И это – до нас, кто-то раньше нас через болото перебрался.

– Болото не купленное, Лукич, – голос Багрова звучал ровно.

– Чего же мы не увидели никого?

– Тайга большая.

– Тоже правда. Только что-то в одном месте слишком много народу болото переходит. Опять же, след… Ну, либо что-то похожее на след… Все рядом с нами.

– Ты к чему ведешь, господин хороший?

– Как мы из болота вышли, я прошелся, походил вокруг. В одном месте, недалеко от места нашего привала, трава примята. Словно дозорный лежал.

– И дальше чего?

– А то, Матвей: у меня складывается впечатление, что со вчерашнего дня кто-то все это время скрытно рядом с нами идет. Или чуть впереди нас. А ведь в Даниловке у вас почти все знают, кто мы, куда идет да зачем. Вот я тебя и спрашиваю прямо: никто не мог увязаться за нами, как думаешь? Или мне кажется, слишком бдительный, как скажешь?

Багров почесал лоб свободной рукой.

– А ведь правда, ваше благородие. Заметил и я кое-чего. Думал, мне одному кажется. Теперь вишь как оно…

Федотов напрягся. Руки крепче сжали карабин.

– Ну? Что заметил?

– А то. Умен ты больно, благородие…

Проводник не делал резких движений. Даже не попытался вскинуть ружье. А Григорий Федотов так и не успел понять, кто выстрелил, – почувствовал сильный удар в спину, затем наступила полная тишина и сразу же – темнота.

Вечная темнота.

На выстрел те, кто остался в избушке, отреагировали очень быстро. Уже через мгновение Берсенев и Кречет с карабинами в руках выбежали наружу. Первым обернулся к проводнику Антон, хотел что-то сказать, но слова застряли в глотке, как только Матвей Багров нацелил ему в голову дуло своего ружья.