Когда события вокруг происходят, будто сами по себе, и в их ход никак невозможно вмешаться, генерал-майору Константину Глобачеву это категорически не нравилось. Ведь в таком случае он сам доказывает собственную неспособность собрать все ниточки воедино и принять то единственно верное решение, которое требует от начальника Охранного отделения Петрограда служебный долг.

До тех пор пока Глобачев не получил доказательства того, что группа Полетаева, называвшая себя Боевым Отрядом Новой России, и известный ювелир Иосиф Самойлович были связаны между собой, он пребывал в полной уверенности: Борис Полетаев и его люди действовали от своего имени. Убеждения товарища Полетаева вполне позволяли ему собрать группу единомышленников для охоты на убежденных монархистов, близких к императорской семье. Средства же террористы получали, занимаясь банальными грабежами.

Все изменилось после того, как исчез Самойлович, а затем нашелся его труп. Исчез ювелир вскоре после того, как возникли только слабые подозрения в его возможной связи с террористами. Учитывая раскрытие террористами агента Охранки Юнкера и его казнь, Глобачев не видел другого объяснения: где-то в самой системе «протекает»…

Отсюда следует – за группой Полетаева, за Самойловичем и даже за скоропостижно осужденным поручиком Берсеневым вполне может стоять иностранная, вероятнее всего – германская разведка. Нестабильность в столице, как и нестабильность во всей империи, выгодна только главному противнику России в этой войне. Особенно если учесть, что с началом года дела у немцев на фронте пошли все хуже, и агентура активизировалась. Правда, ловить шпионов – обязанности военной контрразведки, но именно по этой причине Глобачев с окончательными выводами не спешил. Ведь с делом Берсенева, положа руку на сердце, очень многое не ясно, убийство Самойловича не давало покоя. Плюс вся недавняя история с побегом Полетаева и Берсенева из Красноярского централа, явно организованным кем-то со стороны, и эти «кто-то» – люди очень серьезные…

Словом, можно было изложить свои соображения, обосновать, почему за всеми этими событиями стоит германская разведка, передать дела военной контрразведке. И сбросить с Охранного огромный тяжелый камень. Да, так проще. Беда лишь в том, что простых для себя решений Константин Глобачев никогда не искал. Значит, пока что следовало собрать как можно больше доказательств возможной прямой связи деятельности группы Полетаева и убийства Самойловича с деятельностью конфидентов немецкой разведки. И в процессе расследования, надеялся Глобачев, обязательно выплывет реальный подозреваемый.

Тогда-то, вытащив его за ушко на солнышко, начальник Охранного отделения сможет с чистой совестью праздновать победу, даже если разоблаченного шпиона придется, как положено, передавать в контрразведку.

Внезапный отъезд Распутина из Петрограда Константин Иванович принял как добрый знак. Будучи вызван с докладом к государю, Глобачев не смог объяснить, что именно заставило мужика собраться так поспешно. Со слов Его Величества он понял только одно: царский фаворит чего-то смертельно испугался, потому и навострил лыжи. Император требовал от Охранного отделения, отвечавшего за безопасность, как он сам сказал, «этого человека», установить причину испуга. Возможно, кто-то опять пытался его убить, а любые подобные заговоры в тяжелый для России момент государь считал категорически недопустимыми.

Попутно Глобачев выяснил: при наследнике теперь состоит медик Петр Бадмаев, и это снова натолкнуло его на мысль: не обошлось ли здесь без его интриг? Распутин пугает концом света, Бадмаев намекает на крах империи, если вот-вот не начать либеральных реформ, оба борются за влияние на государя, и не только эти двое… Так или иначе, доктор Бадмаев хлопот не доставляет, и пока в Петрограде нет Распутина, можно отвлечься на более важные дела.

Но последние новости из Красноярска таки выбили почву из-под ног даже такого опытного и много повидавшего человека, как генерал-майор Константин Глобачев.

Еще раньше, после побега Полетаева и Берсенева, он получил секретную депешу от тамошнего обер-полицмейстера. В ней господин Воинов указывал: очень возможно, что преступникам содействовала некая девица Лизавета Потемкина, давняя знакомая Алексея Берсенева. Этому начальник Охранного не удивился – времена смутные, и причастность дам дворянских фамилий к политике не является чем-то экстраординарным. В конце концов, так было и во времена активности Народной воли, всего-то четыре десятка лет назад. Не придав этому значения, Глобачев даже допустить не мог, что очень скоро именно с этой барышни откроются обстоятельства, которые он лично для себя назовет трагическими.

Из полученной этим утром депеши из Красноярска следовало: Берсенев и его сообщница Потемкина выбрались из города, оказавшись в составе экспедиции поручика Кречета. Того самого, которому секретным приказом велено было оказывать полное содействие в выполнении его миссии государственного значения. Воинову удалось выяснить: Кречет, Берсенев и Потемкина – друзья детства. От выводов провинциальный и прозорливый обер-полицмейстер воздержался. Хотя они были очевидны: поручик Кречет сознательно помог бежать своему другу Берсеневу. Случайные совпадения исключаются.

А это значит: Антон Кречет, выполняющий личное поручение Его Величества императора Всероссийского, пользующийся доверием великого князя Дмитрия Павловича и его, генерал-майора Глобачева, личным доверием, с этой минуты поставил себя вне закона.

Офицер, который обязан выполнить важнейшую для судьбы империи миссию, – государственный преступник.

Спрятать расшифрованное донесение в сейф – не выход. Не для Глобачева и уж точно – не для Кречета. Единственный выход, подходящий для всех, включая императора, которого пока следует держать в неведении: вот бы сгинул поручик вместе со своей экспедицией. Пропал в тайге, не вернулся обратно…

Гнал эти мысли от себя начальник Охранного отделения. Только возвращались они все время, цеплялись крепче, не отпускали дольше…

1

– Так что, потолкуем, ась?

Ответом снова было молчание пленников. Луна серебряно освещала торжествующее лицо Рогожина. На лицах остальных бандитов сохранялось настороженное выражение. Щербатый, перехватив взгляд, невольно брошенный Кречетом в сторону лежавшего на земле Федотова, передернул затвор своего карабина. В этом не было особой необходимости, однако щелчок, прозвучавший в полной темноте, произвел нужный эффект – Лиза вздрогнула и не сдержала крика, подалась ближе к Берсеневу.

– А ну, тихо мне! – прикрикнул Щербатый. – Рано пока пищать, барышня! А глядеть туда, – он кивнул на мертвое тело, – можно. Даже надо. Рядом всегда можно лягти.

– Дело говорит, – сказал Рогожин, по-прежнему разглядывая пленников, словно это были диковинные обитатели таежной фауны. Не оборачиваясь, велел отрывисто: – Слышь, приберитесь тут. И глядите. А мы потолкуем пока. Заходите в избу, православные.

Явно играясь, Федор выставил перед собой обрез, поводил стволом, остановив его на Лизе. Девушка на этот раз сдержала крик, стиснув зубы и до боли прикусив нижнюю губу. «Если женский крик доставляет бандиту удовольствие, нужно не кричать», – решила она. Ствол угрожающе качнулся. Берсенев, стоявший к дверям ближе всех, сделал шаг, собираясь войти. Но Багров, грубо оттолкнув его, прошел первым. Почти сразу избушка тускло осветилась изнутри, и только после этого Матвей позвал: