– Я-то чем могу помочь?

– Вы ведь принимаете у себя дам из высшего общества. Среди них обязательно есть такие, кто вхож в ближний круг матушки-императрицы. Так ведь?

Пожилая княгиня сжала губы.

– Да, у нас многие бывали. Только вы забываете, Лео: в свете последних событий наша семья вызывает интерес для светских сплетников. Именно потому я практически не принимаю никого из прежнего круга.

– Но ведь так было не всегда…

– Не всегда, – кивнула Потемкина. – Совсем недавно я могла себе позволить свободно общаться с господами и дамами, близко знакомыми с государыней Александрой Федоровной.

– Неужели о Распутине никто ничего не упоминал?

– Почему же? Признаю – мужик, которому государыня безмерно доверяет, таки вызывает живой интерес.

– Меня, человека постороннего, тоже занимает, неужели влияние малограмотного мужика на царскую семью столь огромно? Я к тому, что на сцене мы ведь можем как подтвердить этот слух, так и развенчать его.

Княгиня вздохнула.

– Ох, Лео! К моему большому личному сожалению, слухи о влиянии мужика на императорскую семью не преувеличены.

– И… как бы так выразиться… политические решения государь тоже принимает практически по указанию Распутина?

– От политики я далека, Лео. Но если слушать вон хоть Кирилла Прохоровича, нашего общего друга… Не без того. Господин Самсонов, случалось, не намекал, а прямо говорил об этом. Ведь он к политике ближе, у него спросите.

– В отъезде, – Лео развел руками. – А мне же трудиться надо, есть он рядом или нет.

– Вы бы, Лео, осторожнее, с этой персоной-то, – сухо сказала Настасья Дмитриевна.

– Чего мне осторожничать? – Ренкас удивленно вскинул брови.

– Скажем, получится ваша постановка о мужике успешной. И тогда станет это чудовище новым идолом России. А ведь стыдно-то, ох, как совестно…

– Обещаю быть очень осторожным. Потому и попытаюсь при возможности поговорить о Распутине с офицерами Охранного. Для чего же мне подходы к ним нужны, личные. Я готов использовать любую возможность и от своего не отступлю. Ну, а балансировать я привык. – Лео положил руку на крышку чайника. – Еще чаю? Пирожные нынче больно вкусны.

2

Шторы в комнате, где у себя в квартире, в доме на Гороховой улице, спал Григорий Распутин, были открыты. Несколько последних ночей «старец» спал беспокойно, часто просыпался и лежал, глядя перед собой на причудливые тени, которые отбрасывал на обои лунный свет.

Причину беспокойства Распутин объяснить себе не мог, да и не особо пытался. Пока что опасность со стороны многочисленных врагов ему не угрожала. Более того, его поддержка вдруг понадобилась одному из первых лиц в стране – премьер-министру господину Штюрмеру. Ведь это он, Распутин, некогда помог известным людям составить царю благоприятную записку о деятельности уважаемого Бориса Владимировича, которому в политическом продвижении вверх мешала, как и многим в нынешней России, немецкая фамилия.

Конечно, назначение Штюрмера тогда помешало метившим на то же место, и вскоре сначала сам Распутин что-то учуял, а после стало известно: на него готовилось очередное покушение, которое было раскрыто, и расследованием занялась специально созданная комиссия, возглавил которую тот же Штюрмер. Распутин после всего испытал огромное желание убраться из Петрограда хотя бы на время, что и сделал в самом начале весны. Однако вскоре вернулся – государыня не смогла долго терпеть отсутствия «их друга». Все шло, как и раньше, за исключением одного: охранять его персону стали как-то иначе. Покровительство на высших уровнях оставалось, а вот личной безопасности при постоянном наличии рядом агентов Охранного «старец» уже не чувствовал.

«Обложили…» – так не раз говаривал Распутин в последнее время не только себе, но и поклонникам с поклонницами, которые по-прежнему были многочисленными. Он стал еще более недоверчивым, шарахался чуть не от каждой тени и все чаще менял фаворитов. Но все эти думы он не мог собрать воедино, просыпаясь в те редкие ночи, которые проходили без гулянок: ими Распутин пытался заглушить неумолимо приближающийся и необъяснимый пока страх.

Той ночью «старец» тоже решил поначалу, что проснулся сам. И ему только приснилось, что кто-то тронул его за плечо. Но, полежав немного на спине, вдруг почувствовал: это не сон, не ночной кошмар и не ставшие привычными бессонные бдения. Здесь, в одной с ним комнате, кто-то был.

Распутин попытался повернуться на бок. В этот момент над ним нависла высокая темная тень, в лицо ударил тонкий луч электрического фонарика, а как только он вскинул руку, пытаясь закрыться от света, сразу же получил по ней сильный удар. Били рукояткой револьвера – ствол уперся в грудь. Кто стоял над ним, Распутин так и не смог разглядеть. Он вообще не мог шевельнуться от страха. Лишь выдавил из себя слабое:

– Убива-а-а…

– Крикнешь – правда убью! – послышалось из темноты.

– Стрельнешь – услышат… – прохрипел «старец».

– Дурак! Я мимо твоей охраны прошел! Сюда проник! Кто меня тронет, думай головой, Schwein!

– Чего?

– «Свинья» по-немецки. А ты и есть свинья. Грязная и наглая. Понял меня?

К своему удивлению, Распутин понемногу стал приходить в себя.

– Ты кто таков? Пошто страстей нагоняешь, мил человек? – спросил он, щурясь от света и больше не пытаясь прикрыть глаза.

– Тут ты прав: пока только пугаю, – ответили из темноты. – Кто я такой – тебя не касается. Разговор у нас тоже короткий. Ничего тебе объяснять не намерен. Ты сделаешь, как я скажу. Не сделаешь – вернусь и убью сразу. Сонного. Охрана не остановит. Веришь?

Распутин молча закивал головой.

– Тогда завтра придешь к императору. И убедишь его, сам, без посторонней помощи: первый министр Штюрмер – враг Отечества. Немцам продался, черту – без разницы. Знаю, господин Штюрмер – твой протеже. Только ты, мерзавец, ему больше не нужен. А тебе между тем не впервой продавать тех, с кем еще вчера водил дружбу. Так что с тебя не убудет. Государя ты тем более не удивишь ничем. Очередная блажь, новое видение, не важно. Понял меня?

Распутин снова кивнул.

– И главное. Место Штюрмера должен занять молодой и прогрессивный человек. Популярный к тому же. И преданный России. Назовешь царю имя Кирилла Самсонова. Слыхал про такого? – кивок, – Вот и славно. Понял меня? – Распутин опять кивнул. – Ну-ка, мордой вниз теперь, живо!

Ствол пистолета отняли от груди. Погас фонарик. Зацепив взглядом ту же темную высокую тень, Распутин без возражений перевернулся на живот, уперся лицом в подушку. Ожидал удара, но ничего не последовало. Легкое движение в темноте, скрип двери, сквозняк – и как не было ничего.

«Ведь не сон же, – подумал Распутин. – Верно чуял – обложили. Господи, твоя воля…»

3