– Зачем секретарше убивать свою начальницу? – удивился Павлов. – Это лишило ее работы. А вот у тебя веский мотив. – Его стальные глаза снова загорелись гневом. – Я не хочу больше выслушивать разные глупости твоего сочинения. Дело твое будет передано в прокуратуру в ближайшее время. А адвокату можешь передать, что у него ничего не получится.

Он сказал это таким тоном, что я ему поверил, и все утренние радужные мысли развеялись как дым. Вернувшись в камеру, я упал на жесткие нары и зарыдал.

Орловская губерния. 1906 г.

Бал у орловского губернатора не отличался от любого другого губернского бала. Хорошо освещенный зал, почтенная публика, нарядная и не очень, – дамы в кринолинах и мужчины во фраках, похожие на пингвинов, и, как неизменный атрибут, летняя жара, изматывающая и расслабляющая.

Рыхлый толстолицый губернатор Андреевский, с кавалерийскими усами, торчавшими в разные стороны, любезно здоровался со всеми.

Граф наклонился к Марии и, щекоча ее щеки своей куцей бородкой, прошептал:

– Генерал-губернатор Андреевский во время беспорядков в Воронеже был обвинен в бездействии и нерешительности. Посмотрите, разве он похож на слабого человека? В нашей губернии таковым его никто не считает.

Тарновская оглядела Андреевского с ног до головы, думая, стоит ли он ее внимания, и, решив, что не стоит, выпятила нижнюю губку.

Внезапно она почувствовала чей-то пристальный взгляд и обернулась. Высокий и худой лысоватый молодой человек, одетый по последней моде, подпирал стенку и пожирал ее глазами.

Увидев, что женщина тоже смотрит на него, он улыбнулся, оторвался от стенки и подошел к ним.

– Что за прелестное создание вы привели сегодня, граф! – произнес он с восхищением. – Кто эта прекрасная незнакомка?

– Это Мария Тарновская, – буркнул Комаровский не очень любезно. – Как поживаете, Николай?

– Вы не представите меня? – удивился молодой человек. – Позвольте спросить, почему? Разве мы с вами не приятели?

– Имею честь представить вам Николая Наумова, потомственного дворянина и родственника Ивана Тургенева, – торжественно начал Павел, – он действительно мой хороший приятель, но мы давно не видались.

Николай как-то смешно, по-детски выпячивал губы, опускал челюсть. Из приоткрытого рта сочилась слюна, и Тарновская думала, что он напоминал ей умственно отсталого большого ребенка. Странно, что у этого человека такие родственники!

– Вы позволите пригласить вас на мазурку? – Николай бесцеремонно вцепился в ее горячую белую руку, и граф недовольно заметил:

– Она танцует со мной.

Увидев недовольство в глазах приятеля, Николай дернул плечом:

– Ладно, Павел, не сердись. Пригласи меня в гости на чай – и я не стану на тебя обижаться.

– Пригласи его, – велела Тарновская.

Странноватый молодой человек не вызывал симпатии, однако Мария явно нравилась ему. Может быть, он ей еще пригодится? Помимо мифического князя Трубецкого, письма от имени которого исправно строчил Прилуков, у нее будет еще один поклонник – реальный.

– Пригласите, – повторила Мария, и Павел сдался:

– Хорошо, приходите к нам, скажем, завтра вечером.

Наумов поцеловал руку прекрасной женщины:

– Премного вам благодарен. Вы самая красивая в этом музее восковых фигур.

– Иди, Николай, иди. – Комаровский отмахнулся от него как от назойливой мухи. – Ты становишься несносным.

– Слушаюсь, но учти, завтра я буду. – Взяв под козырек, Николай направился к небольшому столику, где стояли бокалы с шампанским.

– Кто это? – спросила Тарновская с интересом. – Он производит впечатление не совсем здорового ребенка.

Комаровский наклонил голову:

– К сожалению, так оно и есть. Отец Николая – губернатор Пермского края, хороший приятель Андреевского. Подростком Коля смеха ради незаметно подплыл под лодку и получил сильный удар веслом по голове. С тех пор все замечают его странности. Но знаешь, Мария, это не мешает ему быть очень умным и образованным. Он пишет стихи, переводит Бодлера, цитирует современных поэтов и любит абсент. – Последние слова заставили Тарновскую улыбнуться и перенестись мыслями в родной Киев.

Она вспомнила милые кутежи с Василием и четой Волоховых, золотой шприц и абсент, настоянный на полыни и ударявший в голову сильнее любого другого горячительного напитка. Какое было тогда время! Они с Васюком, дружные и влюбленные друг в друга, сорили деньгами, прожигали наследство Тарновских и не думали о последствиях. А потом… А потом все закончилось. Василий разлюбил ее, желал ее смерти – и она не осталась в долгу.

– Ты меня не слушаешь? – Голос Комаровского вклинился в ее мысли так неожиданно, что она вздрогнула. – Сейчас будет мазурка. Я тебя приглашаю.

Мария торопливо кивнула:

– Да, дорогой. Я готова.

Взявшись за руки, они прошли на середину зала. Заиграла задорная музыка. Комаровский танцевал как-то ухарски, размашисто, Тарновская же, наоборот, была сама женственность и томность. Волшебная мелодия возбуждала, звала к любовным наслаждениям, и Мария с удовольствием отдавалась ей.

Женщина чувствовала на себе восхищенные взгляды, особенно взгляд Николая Наумова, пускавшего слюну, и это веселило ее.

«Завтра он придет к нам, и я от души позабавлюсь, – думала она, улыбаясь графу. – Полагаю, со временем он станет моим самым преданным поклонником. Конечно, таким не похвастаешься. Но кто знает, может, этот странный молодой человек еще пригодится».

Орловская губерния, 1906 г.

Мария и Николай лежали на душистом сене в заброшенной сторожке лесника, его жилистая сильная рука ласкала ее грудь.

– Я много прочитал о тебе, – сказал он нежно. – Газеты не скупились на характеристики в твой адрес.

Женщина усмехнулась:

– И тем не менее ты со мной!

Он дотронулся до ее щеки, ущипнул за маленькое ухо:

– Разве могло быть иначе? Ты самая загадочная и прекрасная женщина, которую я знаю.

Как она и предполагала, это оказалась легкая победа. Николай потерял голову после двух визитов в имение Павла и на третий день, оказавшись с ней наедине в саду, упал на колени и стал молить о любви.

Тарновская его не оттолкнула, хотя Наумов не скрывал, что небогат: он работал простым чиновником, и отец иногда выделял ему небольшие суммы. Отсутствие больших денег с лихвой компенсировала готовность сделать для любимой женщины все: он поощрял ее сексуальные фантазии, слепо ей подчинялся, боготворил, посвящал стихи, она смеялась над ним, тушила об него папироски, и Николай стонал от наслаждения.

– От твоей руки мне и смерть покажется сладостной. – Наумов приподнял плечо. – Видишь? Это доказательство моей любви.