На мгновение Мария почувствовала укол совести. Впервые в жизни она собиралась убить человека, причем своими руками. И человека, который ей всецело доверял и симпатизировал.

Она отвела глаза, чтобы Эмилия не заметила замешательства.

– Жаль, Эмилия, видеть вас в таком состоянии. Но я надеюсь, что вам станет лучше.

– Да, я тоже надеюсь, – прошептала несчастная как-то обреченно.

Тарновская взяла со столика шприц и ампулу. Открыв ее, она прищурилась:

– Здесь очень плохое освещение. Я подойду к окну.

– Как вам будет удобно. – Эмилия лежала с отсутствующим видом. У нее не хватало сил смахнуть капельки пота над верхней губой. Да, этой несчастной лучше умереть, и как можно скорее.

Мария подошла к окну и, быстро поменяв ампулы, швырнула лекарство в окно. Ампула беззвучно, без плеска опустилась в желтую воду канала, но женщине показалось, что все в доме услышали шум.

Она обернулась и посмотрела на несчастную.

Эмилия не шевелилась, и Тарновская выдохнула:

– Тут гораздо лучше.

Ловким движением женщина наполнила ядом шприц Эмилии – пригодился давнишний опыт с золотым шприцем.

– А теперь сам укол. Это не будет больно.

Графиня дала себя уколоть и улыбнулась:

– Вы делаете это лучше нашей медсестры.

– Надеюсь, – кивнула Тарновская. – А теперь поспите. И помните: нужно верить в выздоровление.

Эмилия покорно закрыла глаза, и Мария, выскользнув из комнаты, сразу попала в объятия Павла.

– Это ты хорошо придумала. Я с ума без тебя схожу. – Он толкнул ее в спальню, запер дверь и принялся срывать с нее одежду.

Она отбивалась и хохотала:

– Ты сошел с ума! Твоя жена лежит за стенкой, по дому ходит прислуга!

– Плевать. – Граф рычал от страсти и тискал ее грудь. – Плевать.

Утолив свою страсть, он откинулся на подушки и тяжело задышал.

Тарновская глядела на его желтоватую грудь, покрытую жидкими темными волосами, на дряблую кожу и думала, что, получив деньги, никогда не останется с графом. Она что-то придумает, она…

– Я так счастлив, что теперь ты всегда будешь рядом. – Павел встал, завернулся в простыню и, ступая по ковру кривыми худыми ногами, подошел к столу и плеснул в стакан воды из графина. – Это ты здорово придумала. – Боже, как противно он глотал воду! – Эмилии уже ничем не поможешь, хотя она еще на что-то надеется. Мы не станем лишать ее этой надежды. Она была мне хорошей женой.

Слово «была» резануло ее уши. Комаровский говорил о жене в прошедшем времени, хотя она, измученная и высохшая, лежала в соседней комнате. Он, любящий муж, тоже списал ее со счетов.

Тарновская взяла платье, в порыве страсти небрежно сброшенное на стул:

– Прошу тебя, Павел, уйди. Нам не нужно, чтобы нас застала здесь горничная или еще кто-нибудь.

Графу не хотелось уходить, однако он понимал ее правоту. Нужно подождать еще немного – и тогда он сделает ей предложение руки и сердца по всем правилам приличия.

– Хорошо, дорогая.

Когда за ним захлопнулась дверь, Мария подошла к окну, посмотрела на серую рябь каналов и гондолы, безмятежно плывшие по затхлой воде.

Весенний дождик оросил мостики, и они казались такими же серыми и неприглядными, как и вода. Женщина подумала о Прилукове. Он сдержал слово, отдал ампулы с приготовленным ядом. Теперь они были связаны одной веревочкой.

Тарновская подумала также и о том, что от Доната рано или поздно придется избавиться. Ни о какой наркологической клинике не может быть и речи. Он слишком много знал, ее бывший любовник, и к тому же ориентировался в законах как рыба в воде. Как только она получит Комаровского, Прилуков умрет. Скорее всего, это произойдет от передозировки. Вряд ли его смерть кому-то покажется странной. От чего еще может умереть опустившийся наркоман?

Эмилия умерла ровно через три недели после первого укола Тарновской. Вопреки своему желанию, Мария не уехала в Россию дожидаться ее смерти. Она хотела ускорить события – и не ошиблась. На следующий день после смерти жены Комаровский сделал ей предложение и пригласил в свое Орловское имение.

Мария с радостью согласилась. Прилуков последовал за ними. И здесь, в маленьком имении, расположенном, правда, в очень живописном месте, почти в лесу, недалеко от реки с крутыми песчаными берегами, с домом, нуждавшимся в ремонте, и заброшенным садом, Тарновская поняла, что ошиблась в выборе будущего спутника жизни.

Граф оказался скорее беден, чем богат. Почти все деньги ушли на лечение Эмилии. Небольшая усадьба – вот, пожалуй, и все, что у него осталось.

Первым побуждением Тарновской было убежать подальше от Павла, поискать другого кавалера в столице, не брать на душу другие тяжкие грехи – одного было вполне достаточно, – но она медлила, будто надеясь на чудо, которое никак не происходило.

Граф каждый день спрашивал о свадьбе, и Мария, тянувшая время, неизменно отвечала:

– Тебе хорошо известно, Павел, что бракоразводным процессом занимался Прилуков. С его бегством прекратился и сам процесс. И теперь я не знаю, когда разведусь с Васюком. Это зависит не от меня.

Граф нервно дергал себя за бородку:

– И ты не знаешь, где он? Вы же были любовниками. – На слове «любовники» он спотыкался и замолкал.

Тарновская качала головой:

– Не имею ни малейшего представления.

Ох, если бы несчастный Комаровский знал, что Донат снял дачу недалеко от его имения и каждый день видится с Марией! Она уже не подстрекала его убить Комаровского, потому что понимала, что много от него не получит, даже если и выйдет за него замуж. За маленькое имение дали бы очень незначительную сумму, а Тарновская хотела иметь гораздо больше, неизмеримо больше. Но только как это сделать?

Орловская губерния, 1906 г.

Комаровский обнял Марию, лизнул ее маленькое ухо – эта женщина сводила его с ума, действовала как удар электрического тока. Граф признавался себе, что никогда не испытывал ничего подобного. Когда же он поведет ее под венец?

– Обещайте стать моей женой как можно скорее.

Она усмехнулась и покачала головой:

– Вы же знаете, что я никак не могу развестись. Это вгоняет меня в тоску.

Павел наклонил голову:

– Как я вас понимаю. Через три дня мы отправимся с вами в Орел, на бал, который устраивает губернатор. Знаете, несколько дней назад я встретил его у соседей, и он попенял мне, что я прячу в имении такую жемчужину, как вы.

Тарновская улыбнулась, раздвинула уголки губ:

– Не будет ли это неприлично, Павел? Со дня смерти Эмилии прошло не так уж и много. Не рано ли мы скинем траур?