Все остальные, и я тоже, остались около Рики. У нее из затылка текла кровь. Рика постоянно трогала рану и смотрела на свои руки. Мы склонились над ее головой. Все в крови, волосы, Рикина недоверчивая рука.

– Пустите Аннушку! Отойдите все! – сказала Бея.

– Она должна подойти сюда. Помочь мне с собакой! – послышалось из другого угла.

– Ушибленно-рваная рана, – пробормотала Аннушка. – Я сейчас мало что могу сделать. Для начала – промыть.

Кто-то дышал мне в плечо. Пахло дождем и железом. Илом и псиной.

– Нужно обрезать волосы вокруг раны.

У кого-то на ноже были маленькие ножнички. Кто-то принимал отстриженные волосы, передавал их дальше. Из рук в руки. Мы все прикасались к ним – коричневым пучкам с кровью. Ритуал, который связывает группу навсегда. Фрайгунда не принимала в нем участия. Не считая дребезжания больной собаки и дождя, было тихо.

– А теперь обмыть.

По рукам пошел жестяной котелок с водой. С плавающим там лоскутом – разорванным полотенцем.

В этот момент мы были больше семьей, чем друзьями. Разница, наверное, в отсутствии болтовни.

Первое, что Рика сказала спустя долгое время, – ответ на вопрос Фрайгунды, сколько времени:

– Без двух минут первобытный человек.

– Хочешь еще разок пролететь по туннелю?

– Нет, прелестная Фрайгунда, не хочу. Просто во время прошлого полета часы разбились.

Нам всем хотелось взглянуть на циферблат. Посмотреть на стрелки, которые больше не двигаются. Стекло раскололось. Как будто мы никогда прежде не видели неподвижных часов. Но все, которые я видела прежде, просто останавливались. И вообще везде вокруг были часы. Мобильник, ноутбук, телевизор, радио, родители. У родителей часы были всегда.

Дни проносились незаметно. Скоро лето станет осенью. Если нас ищут, то найдут. И тогда все будет совсем по-другому.

– Я не хотела, – сказала Фрайгунда.

– Еще не хватало, – усмехнулась Рика, – чтобы ты это сделала специально! Да, ты хотела меня опрокинуть. И наверняка хотела немножко разбить мне голову. Но часы?! Нет, часы тебе действительно жаль, так? Ты же приличная девочка!

Бея расправила плечи и привела группу в порядок. Успокойся. И ты успокойся. Она сказала, что дождя нам вполне хватает и враждебность никому не нужна.

– Что отличает человека от животного? – спросила она.

Дождь продолжал болтать, но ответа у него не было. Это что, какая-то чертова проверка? Что отличает человека от животного? Человека не надо водить в парикмахерскую на поводке? Человек празднует Рождество? У человека есть часы? К чему она клонит?

– То, что человек может принимать решения, – сказала Бея. – Он может решить, хочет он ссориться или нет. Он может решить поступить правильно. Он может решить действовать вопреки инстинктам. Нам нужно сохранять спокойствие.

– А разве сейчас не было бы правильным отнести Демона к ветеринару? – Антония показала на маленького пса, грудная клетка которого часто вздымалась и опускалась.

– Ради него я не пойду в деревню и не буду кричать «ку-ку, я здесь». Ну уж нет! – сказала Иветта.

– Если через два часа этого не случится, я ему помогу.

– Ты – ЧТО? – закричала Иветта. – Клянусь! Если ты это сделаешь, я выйду под дождь!

Фрайгунда покачала головой:

– Под дождь пойду я. Дождь – самый простой способ очиститься.

– Тебе бы сейчас это точно не помешало, – Иветта наморщила нос.

Разница между человеком и животным для меня в тот момент состояла в том, что мы сложнее рычали. Больше слов для р-р-р-р-р.

– Нет! Нет! Прочь, дьявол, прочь! – вдруг зашипела Фрайгунда и замахала руками над собакой. Смерть – не оса, которая сбивается с пути, потеряв на секунду след запаха в воздухе. Смерть с курса не собьешь.

Она попадает в цель. И наносит удар.

Демон странно задышал, а потом совсем перестал. Это как выключатель с двумя положениями. Когда Демон перестал дышать, диммер пополз вниз. И свет погас. Маленький песик выдохнул. И обмяк.

Я отвернулась.

Потом я часто думала, что, наверное, не надо было так много говорить о смерти. Мы ее накликали. Как бы сказала Аннушка: у смерти длинные уши и короткий путь.

Демон был не первой собакой, которую мы потеряли. И, к сожалению, не последней.

– Когда он был снаружи? – спросила Бея.

Я бы тоже спросила.

– Утром. Со мной.

– Он вел себя как-то необычно? – продолжала опрос Бея.

Я бы, наверное, спросила об этом попозже. Сначала вообще-то надо было спросить, что он ел.

Фрайгунда покачала головой.

– Он ел что-нибудь снаружи? Ты что-нибудь видела?

Снова качает головой.

– А вчера что он ел? – спросила Бея.

– Собачьи консервы. И еще довольно долго был у малины, но малину не ел. Там на кустах больше ничего нет.

– Значит, нельзя больше давать эти консервы собакам. – На этом для Беи тема была закрыта. – А пса надо похоронить.

По-моему, это какое-то странное умозаключение. Все остальные собаки тоже ели консервы. Мои глаза бегали вслед за Беей, которая бегала по туннелю туда-сюда. Потом она направилась к выходу и пошла наружу.

Мы переглянулись. Грязные, растерянные лица. Дождь затапливал землю над нашими головами. Когда она как следует напитается водой, стены туннеля могут не выдержать, и у нас будет мокрая могила. Мы навсегда, навеки останемся «пропавшими девочками». Или, по крайней мере, надолго. Кто станет искать нас тут внизу? Это же прекрасный тайник, чтобы спрятать тело, или два, или семь…

Не знаю, что случилось с моими мыслями. С тех пор как появилась новость, что мы якобы убили Инкен, для меня все стало пахнуть смертью и убийствами. Что делает Бея там снаружи? Да и Фрайгунда выглядит как-то не слишком печально.

У всех вместо лиц были пакостные маски.

– Ты что-то искала? – поприветствовала Иветта нашу возвращавшуюся начальницу. – Или что-то прятала?

– Искала место для могилы.

– Это обязательно было делать под дождем? Нельзя было подождать? Это как-то подозрительно.

– Подай на меня в суд!

– Его нужно вскрыть, – сказала Фрайгунда.

Пара взглядов – и решение принято.

Мы хотели поискать ответы внутри собаки. В солнечный день мы бы наверняка не стали так поступать. Или, возможно, с другой собакой. Позволила бы я сделать такое с Кайтеком? Это всё из-за дождя. Дождь – водяной занавес. Я уже не понимала, по какую сторону занавеса мы находимся. Это то чувство, когда тебя ищут. А значит, между нами и остальным миром теперь проходит граница. Всё из-за дождя! Когда светит солнце, детство за полчаса не потеряешь.