Фрайгунда взяла мертвую собаку и положила ее на мокрый плед, один из покрашенных в фиолетовый пледов со Смекалочкой.

Взяла свой нож.

– Это Гундастра, – сказала она и коротко поклонилась. – Ее нужно просить резать. Мне ее на рождение подарили.

Судя по всему, просьба Фрайгунды была услышана. Гундастра резала. Прямо под головой она вошла в кожу. Разрез быстро стал больше. Кровь полилась из резервуаров, сосудов и органов. Фрайгунда сунула нож под кожу и отделила ее – как будто расстегнула пальто на мертвом псе и помогла ему из него выбраться. Следующий слой. Нож как будто сам двигался в ее руке.

Длинные грязные пальцы Фрайгунды обыскивали маленькое тело. Она вырезала остановившие работу органы.

– Тонкий кишечник, – сказала она и потянула. Положила его рядом с мертвой собакой. Девичий палец тронул этого серого безжизненного червя. Рука другой девочки взялась за него, немного приподняла. Я тоже хотела. И не хотела…

Гундастра продолжала свою работу. Она делала то маленькие и осторожные, то большие и мощные разрезы. Она походила на ожившую куклу-варежку. Фрайгунда обреза́ла соединения между органами и телом, складывала органы рядом с собакой.

– Мочевой пузырь, – сказала она. Мы ощупали его гладкую поверхность.

– Сердце, – сказала она так же, как перед этим сказала «мочевой пузырь». Как будто вся разница – только в форме и названии. Мне казалось, что сердце должно быть чем-то особенным. Оно ведь только что билось. И боялось… Кто-то взял сердце в обе руки. Мы стали передавать его по кругу.

Кроме дождя не было слышно ничего.

– Такое легкое, – сказала Антония.

– Селезенка, – объявила Фрайгунда и положила еще одну гладкую штучку рядом. – Печень.

Тем временем сердце дошло до меня. Мочевой пузырь, сердце, подумала я. Не слишком ли много для нас значит сердце? Просто орган. Или мочевой пузырь значит слишком мало? Собачье сердце похоже на мерзкий персик. Дождь шумел у меня в голове. Я оглянулась на Кайтека.

Собаки сидели с широко открытыми глазами у стены туннеля.

Собачья оболочка и собачье наполнение лежали рядом. Фрайгунда вынула все органы. Они лежали по отдельности на таком расстоянии друг от друга, словно не имели ничего общего. Выглядело так, будто это существо представляло собой какое-то бессмысленное архитектурное решение. Мой желудок зарокотал басом. Надеюсь, не оттого, что жизнь обиделась на меня за то, что я в этом участвовала.

– Угу, – сказала Антония, запихивая мизинец в мочевой пузырь. Мне хотелось взять ее за маленький пальчик и вытащить его из этого маленького пузыря.

– Желудок. Центр. Здесь смешиваются соки.

Фрайгунда говорила с любовью, но тянула за желудок как домработница, убирающая грязь. Желудок был красно-коричневый, в тонкой белой пленочке. Я даже не заметила, когда мне перестало быть противно, но эта стадия уже давно прошла.

Гундастра проникла в желудок. Разрез. Фрайгундины пальцы-приборы залезли внутрь, раздвинули стенки.

Наши головы срослись в середине.

– Больше света, – сказала Фрайгунда.

Бея принесла налобный фонарик и надела Фрайгунде на голову.

Со лба Фрайгунды прямо в отверстый желудок упала капля пота.

– Ничего! – Она сняла фонарик. – Значит, это было что-то, что он уже переварил. – Она отдала фонарик Бее. И вышла под дождь.

Мы продолжали исследовать тело. Такое, если начнешь, прекратить невозможно. Собаки отошли вглубь туннеля.

Запах был невероятный. Такой туннель невозможно проветрить насквозь, но откуда-то шел небольшой поток воздуха. Думаю, из заложенного бокового хода туннеля, который был не совсем засыпан. Но этот поток воздуха, казалось, только усиливал запах. Мы вдруг испугались, что это может быть что-то заразное.

– Спать рядом со всем этим нельзя! – сказала Бея. Она все собрала и завернула в плед со Смекалочкой.

– У него будет могила?

Бея покачала головой.

– Антония, ты и правда слишком хороша для нашего мира. Его съедят звери.

Вечером Фрайгунда вернулась.

– Все в порядке?

– Я терпеть его не могла. Я просто за него отвечала. – Сказав это, она с улыбкой подсела к нам.

На следующее утро дождь прекратился. Мы произнесли это по очереди, чтобы новость еще больше напиталась правдой. Дождь закончился. Дождь больше не идет. Дождь прошел. Какие чудесные слова!

Мы вскочили. Мы торопились, словно это была лишь короткая пауза и нужно успеть насладиться каждой секундой.

– Я остаюсь здесь, – сказала Бея. И подняла руку на прощание.

Между деревьями висело слабое утреннее солнце – вареное яйцо в белой пелене пролившихся облаков. Скоро солнце продралось сквозь туманную завесу и осветило новый день. Он обещал быть хорошим. Стволы расщепляли свет, и он кружился множеством маленьких солнц. Пахло мхом. С деревьев капало. Птицы запели другие песни.

По большому счету, нас распирало от хорошего настроения просто потому, что за последние два дня мы не поубивали друг друга до смерти. Эта энергия делала нас готовыми кувыркаться, прыгать, летать – почти всесильными. Мы отправились купаться на запруду. Смыть дождевую слизкость. Насладиться летом. Снова стать такими юными, какими мы и были.

Собаки так бесились, что казалось, их стало в два раза больше. Если бы они были карандашами, то оставляли бы на земле большущую каляку-маляку.

Фрайгунда бегала вместе с собаками. По-моему, она могла бы не так откровенно показывать, как ей хорошо после смерти Демона. В деревне о такой вдове мгновенно начали бы судачить.

Кайтек храбро хромал вместе со всеми.

Между деревьями уже показалась запруда – большое светло-серое пространство. Мы, как фрукты, скатывались по косо уходящему вниз лесу. В одном месте было так круто, что лучше было передвигаться от дерева к дереву. Бежать к нему в объятия. Если стукнуться о дерево слишком сильно, сверху сыпятся холодные капли. Дальше вниз – камни. По ним лучше ползти, а не прыгать. Пораниться не хотелось. А намокнуть и запачкаться было уже не страшно.

К берегу нас провожал ручей, впадавший в узкую бухточку. Меньше трех метров шириной. Деревья заслоняли свет. Вода была черная и тихая.

– Это место называется Заводь Оладушка, – сообщила Аннушка.

Бухточка расширялась в сторону озера. Свет – как лак на воде. Озеро перед нами – до блеска начищенное и спокойное. Ни животного, ни волны. Я подняла голову к солнцу и глубоко вдохнула свет, сияние, блики, трех птиц… Черт, мы уже почти две недели в туннеле, а на озере были только один раз! Всё из-за того, что Бея решила скрываться. Что за ерунда?! Потом шел дождь. А теперь нам действительно надо прятаться. Я заметила, как во мне стало расти недовольство. Именно потому, что на озере было так хорошо.