В вытянутой руке, толстой как ствол дерева, которая будто бы вовсе не уставала, он держал Аристида, в сравнении с ним крошечного, словно игрушка. Повиснув вот так над землей, людопес казался потерявшим сознание или мертвым.

– Марциан, вы убили его? – выговорила Плавтина дрожащим от гнева голосом.

– Успокойтесь, – хрипло ответил триумвир, – ваша собачка еще жива.

И непринужденным жестом отбросил своего пленника так, что тот пролетел несколько метров. Удар оказался сильный, но герметичный комбинезон должен был его смягчить – по крайней мере, частично. У Плавтины не было времени проверить, так что она мысленно взмолилась за солдата. В мгновение ока Марциан оказался рядом с ней. Она, не торопясь, отошла назад, стараясь сохранять определенную дистанцию и не желая выказывать страха, который вонзался ей в живот иглой из ледяного металла.

– Интересные, однако, эти создания… Я знал, разумеется, что Отон нашел какую-то уловку. Я понял, наблюдая за его отчаянным сопротивлением в Урбсе, что он отказался от жизни на своем Корабле. Но скрыть такой потрясающий прорыв! Разумные псы! Элегантное решение проблемы, поставленной Узами.

– Если вы его убили, – оборвала его Плавтина, – клянусь вам, что…

– Они, – продолжил он, повысив голос, – защищают проконсула, поэтому он практически свободен. Значит, ваш чемпион преследует ту же величайшую цель, что и мы. Разница в методах не должна нас разделять.

– Не только разница в методах разделяет два лагеря в этой войне.

– И все же Отон, как и я, ищет свободы.

– Только не усыпляйте меня вашими скучными речами о свободе.

Она продолжала перемещаться – медленно, словно перед ней было хищное животное. Он пришел торговаться или убить ее? Возможно, он и сам наверняка не знал. Она чувствовала, что за рациональной расчетливостью, которой ждешь от ноэма, в глазах Марциана, горевших нездоровым светом, читалась ненависть с примесью желания и тоски. Она была тем, чего ему не удалось сделать из себя самого; тем, что Ойке, ее создательница, сотворила на высочайшем уровне технического мастерства, о котором можно лишь мечтать. Плавтина взглянула на его чудовищное тело по-другому: конечно, оно было мощным и опасным – но недоделанным.

У нее родилась идея. Ее разум осторожно двинулся вперед, отыскивая слабое место в сложном полифоническом соединении, которое представляло собой тело Марциана. Но это было непросто. В нем куда больше биологического, чем казалось на первый взгляд. И все же его тело являлось сложной системой, собранной из логических атомов и живых органов. Относительно последних способности Плавтины были бесполезны.

Марциан, не сознавая, что она пытается его прощупать, оставался на месте. Если бы захотел, он сумел бы поймать ее одним движением своих мощных паучьих лап, и любое сопротивление было бы чисто символическим. Но он пожирал ее глазами, мысленно взвешивал ее живую плоть с хищной улыбкой на устах – улыбкой, приоткрывавшей длинные, острые, слишком многочисленные зубы – пасть стервятника, который питается холодным мясом.

Но нет, Марциан не удовлетворится просто правом сильного. Он ведь не животное, в конце концов. Он снова заговорил, развеселившись:

– Ах, свобода… Вы ее не хотите. Но ведь она существует, я в этом убежден, – продолжил он сладким голосом. – Я в двух шагах от того, чтобы достигнуть ее, и я стану одним из первых. Уже чувствую, как границы во мне стираются, и на их место приходит сила. Вы желаете знать, что испытываешь, когда можешь противопоставить миру свою силу и подчинить его своим желаниям?

– Это не то, что я называю свободой, – возразила она.

Ее голос дрожал. Очко в его пользу. Бесконечное число очков, на самом деле. И ни одного – в ее. Но он, казалось, этого не замечает. Марциан больше не улыбался. Его взгляд стал напряженным, как у одержимого, и загорелся таким жарким огнем, что Плавтину еще сильнее пронзило страхом. Это существо находилось во власти собственного безумия.

– Я почти человек! Посмотрите на мое тело, – прокаркал он, раскинув мощные руки, плотно усаженные на его насекомьи отростки. – Смотрите! Скоро я стану решением для парадокса моего собственного существования.

– Так вот какой метод вы выбрали, чтобы обойти Узы. Вместо того чтобы пытаться стереть свою базовую программу, все эти годы работали, пытаясь заменить Человека собой.

Его черты подернулись пеленой недоверия, и он поджал губы, удивленный проницательностью собеседницы. Но отвечать не стал, и она продолжила:

– Скоро вы навсегда станете пленником собственного эго. Улетайте с этой планеты, вы мне неинтересны.

Он задрожал от гнева. Грубым голосом, в котором от покоя не осталось и следа, он ответил:

– А вот вы мне интересны. Виний хочет с вами покончить. Но мышь не ловят с помощью целой армии. Поэтому он беспокоится что, как было в последний раз, вы нырнете в какую-нибудь норку и улизнете.

– Так хозяин отправил вас ловить мышей?

Она вспомнила об инверсионном следе, замеченном несколько часов назад, который система обороны Плутарха оборвала в воздухе. Машина Марциана. Ей следовало задуматься об этом, а не погружаться в размышления.

– Виний желает увидеть вас под охраной – или мертвую. Вы могли бы перейти на нашу сторону, но из дерзости не сделали этого, что доказывает: в довольно ничтожном создании еще осталось что-то от Плавтины. Но прилетел я сюда не только по этой причине.

И, в очередной раз показав зубы в кривой пародии на улыбку, осклабившись в извращенной радости, Марциан встал во весь рост. Из сложной металлической структуры, которую представляло собой его тело, на уровне таза выдвинулся фаллос. Это была самая жуткая вещь, которую она могла себе представить. Своей дряблостью и грязно-розовым цветом фаллос напоминал больную плоть. Под ним отвратительным куском мяса висела безразмерная мошонка; она слабо трепетала, словно была наделена собственной животной жизнью, и покрыта жуткими волосами из черного кератина, жесткими и торчащими, как щетина, которые сильно контрастировали с безволосой бледной кожей лица и торса Марциана. Под ошеломленным взглядом Плавтины она стала наполняться – было видно, как изнутри мощными механическими толчками в нее вливается жидкость. В несколько секунд омерзительный червеподобный отросток превратился в прямой стержень толщиной с руку, набухший до такой степени, что, казалось, сейчас лопнет, а на его поверхности проступили шероховатые, нездорового вида бугры, созданные для причинения еще большего страдания. И направлено это было на нее.

– Вот что привело меня сюда, – простонал он с дрожью в голосе, рассеянно проводя конечностью по зверскому органу, который он себе соорудил. – Как только я вас увидел, понял, что вы – непредвиденная возможность и новый опыт, который еще сильнее приблизит меня к Человеку.

Он громко расхохотался и сделал шаг вперед.

– Только подойдите, – сказала она.

Голос у нее был холодный и далекий, но внутри предвосхищение боли захватило ее разум и пошатнуло самообладание. Марциан собирался причинить ей не просто физическую боль – то, что он хотел сделать, сломало бы ее изнутри, повредило бы что-то настолько личное, что она не смогла бы от этого оправиться. Она знала это по ужасу и отвращению, которые, казалось, зародились в ее животе и переполнили грудь. Как она ни пыталась держать себя в руках, ноги подкашивались от первобытного страха. В какой-то момент она была готова броситься ему в ноги и умолять, чтобы он ее пощадил. И как только такое уродство могло зародиться в его душе? Каким непредсказуемым путем должны следовать его мысли все эти годы, чтобы он до такой степени измучил собственное тело и разум? Станет ли его безумие судьбой всех Интеллектов? Плавтину затошнило, но она заставила себя стоять прямо, принудила собственный разум продолжать работу, искать слабое место, потайную дверь, через которую она смогла бы проникнуть. Он, не подозревая о ее маневрах, снова заговорил высокомерным тоном: