– Правда? – обрадовалась Люба. – Ой,Родинька, поздравляю тебя! Как это здорово!

– Ну, поздравлять рано еще, но будем ждать. А Аэллувыбрось из головы. Не знает она ничего.

– А если все-таки знает? – снова погрустнелаЛюба. – И если она скажет Андрею? Впрочем, слово «если» тут неуместно, емуона обязательно скажет. Меня больше беспокоит, что она может при папе допуститькакую-нибудь бестактность.

– Об этом ты напрасно беспокоишься, папа, конечно,бывает у нас часто, но Аэлла-то редкий гость, и мы всегда можем позаботиться отом, чтобы они не пересекались.

– Ох, Родинька, ты же знаешь закон подлости: все, чеготы всеми силами стараешься избежать, обязательно случается.

– Ну да, – засмеялся он, – все, что можетиспортиться, обязательно испортится, а то, что не может испортиться, портитсятоже. Старая истина. Любаша, а ты меня покормишь?

– Конечно, – спохватилась Люба. – Идем, уменя все готово, только разогрею.

– Какие ужасы ты нам рассказываешь! – всхлипнулВетер. – Я расстроился.

– Э-э-э, только не надо мной! У меня ревматизм иартроз! – предупреждающе воскликнул Камень, но было поздно. Слезыогорченного Ветра пролились мелким теплым дождем и со всех сторон намочилиКамня. – Ну вот, – сердито констатировал он, – теперь япростужусь. И ты будешь виноват.

– Кто? Я? – тут же приготовился к боюВорон. – А я при чем? Мне заказали посмотреть – я посмотрел и всерассказал, что увидел. Не надо было меня посылать к Аэлле, если вы такиенежные.

– Да не ты, не ты, – примирительно сказалКамень. – Я Ветру говорил.

– А я предупреждал, что от него никакой пользы, одинвред. А ты – «позитив, позитив»! Вот и сиди теперь со своим артрозом ипростудой.

Ветер горестно вздохнул и еще раз всхлипнул, отчего понамокшим бокам Камня побежали мурашки озноба, а блестящие перья Воронапокрылись мелкими капельками.

– Эй ты, там! – крикнул Ворон, задираяголову. – Ты горюй не так интенсивно! Ишь, сил набрался, пока я летал.Кончай сырость разводить. Ну, куда теперь пошлете, командиры?

– Я… – начал было Камень, но тут встрял Ветер:

– Какая же она все-таки злая, моя Аэллочка! Какая жеона недобрая! А я ее так люблю, я за нее так переживаю! А может, ты как-то нетак посмотрел, а? – с надеждой обратился он к Ворону. – Может, она излучших побуждений действовала? Может, твоя Люба и в самом деле плохо выглядит иАэлла всего лишь хочет от всего сердца ей помочь, а?

– Может, может. Только я тебе так скажу: моя Любавыглядит на все сто! Она – самая красивая женщина на свете.

– Для тебя, – ехидно уточнил Камень. – А дляРодислава вовсе даже и нет.

– Да что твой Родислав в женской красоте-топонимает! – взвился Ворон. – Он как влюбился в двенадцать лет вАэллу, так она и осталась для него образцом недосягаемой красоты. И пусть дажеон лет в семнадцать перестал ее любить, остыл, охладел, но первое чувство незабывается, это как шрам на сердце на всю оставшуюся жизнь. Поэтому он Лизой иувлекся. Неужели не понятно? Да куда вам понять такие вещи, вы натуры неромантические, не тонкие. А вот я понимаю.

– Ты еще скажи, что Родислава одобряешь, – заметилВетер. – Нет, все-таки моя Аэллочка правильно поступила, что намекнулаЛюбе на его неверность. Врага нужно знать в лицо. Она же не знала, что Любе всеизвестно, и поступила, как настоящая подруга.

– А зачем же она Любе гадости говорила, будто та плоховыглядит и прическа у нее некрасивая? – возразил Ворон. – Моя Любочкапрекрасно выглядит, и прическа у нее замечательная, очень ей идет и оченьмолодит. А Аэлла твоя все врет. Из вредности. Правильно Родислав сказал: онапросто вредничает.

– О! – обрадовался Камень. – Мы дождались отВорона доброго слова по отношению к Родиславу. Не иначе завтра красный снегпойдет. Так я что хотел сказать-то: у нас там начало восемьдесят второго года…

– Ну да, март месяц, – подтвердил Ворон. – Ав ноябре все и начнется.

– Что начнется? – живо заинтересовалсяВетер. – Что-нибудь про Аэллу?

– Да погоди ты со своей Аэллой! – недовольноприкрикнул на него Ворон. – Вот привязался! В ноябре Брежнев умрет, ивсюду начнется постепенная смена руководства, особенно в силовых структурах.

– А Брежнев – это кто? – спросил Ветер.

– Ну, это у них там в то время самый главный.Генеральный секретарь единственной в стране партии. Типа король, – пояснилВорон. – Так мне, может, прямо туда, в конец года, нырнуть?

– А до ноября ничего важного не произойдет? –осторожничал Камень. – А то я тебя знаю, тебе уже не терпится в ноябрь, напохороны, ты это дело сильно уважаешь.

– Ну, смотри, я тебе на память перечислю, я эту эпохукак свои тысячу двести тридцать перьев знаю. В апреле несколько десятковмолодчиков устроили в центре Москвы демонстрацию по случаю дня рождения Гитлера.Надо?

– Можно пропустить, – разрешил Камень.

– А Гитлер – это кто? – снова встрял Ветер.

На этот раз Ворон ограничился кратким:

– Это плохой. Потом, примерно через неделю, сборнаяСССР по хоккею стала чемпионом Европы и мира.

– Родислав небось все матчи смотрел, – с завистьюпроговорил Камень. – Вот бы мне хоть одним глазком увидеть, чего они такпо этому хоккею убиваются.

– Мура, – авторитетно заявил Ветер. – Онииграют на крытых катках. Мне там делать нечего. Давай дальше перечисляй.

– В июне Рональд Рейган предрек гибель социалистическойсистеме. Для тупых, которые не знают, – Ворон снова задрал головувверх, – объясняю: Рейган – это президент Соединенных Штатов, тоже типакороля.

– Как Брежнев, что ли? – уточнил Ветер.

– Ну, вроде того. В Москве, конечно, пропагандистскийшум поднялся, но наших героев он никак не коснулся. Партсобрания, конечно,провели и у Любы на заводе, и у Родислава в министерстве, посидели, поговорили,осудили Рейгана, кое-как доказали, что он не прав, и разошлись. Потом, в августе,опять в космос полетели, во второй раз в истории СССР космонавтом была женщина.Тоже шуму много понаделали. А в сентябре впервые в СССР проведен Всесоюзныйдень бегуна, на котором был поставлен абсолютный мировой рекорд спортивноймассовости…

– А, это я помню! – радостно откликнулсяВетер. – Я там был. Ох и порезвился! По всей стране народ бежал, отмалышей пятилетних до стариков под девяносто. Ну, я малых и старых, само собой,не трогал, а над средним возрастом поизмывался на полную катушку.

– Это тоже не надо, – решил Камень. – Никтоиз наших спортом не увлекается. Давай дальше.

– Брежнев написал личное письмо Рейгану.