– Какой ужас! – сокрушался Камень. – Поверитьне могу, что с Родиславом такое случилось. Ну, секретарши и адвокатессы послучаю – это, конечно, неприятно, но вполне объяснимо. Но такое! Ты менярасстроил, Ворон. Ах, как ты меня расстроил!

– А я, думаешь, сам не расстроился? – Ворон и всамом деле чуть не плакал. – Твой Родислав изменил моей Любе. Да будь мояволя, я бы его с потрохами склевал! И она из-за него мучается, бедняжка, и ещеОлег этот масло в огонь подливает, к измене склоняет. Если и Люба теперьизменит Родиславу – я этого не переживу! Я брошу тогда этот сериал наполдороге, черт с ним, не буду досматривать, а то у меня сердце не выдержит.

– Какая семья была! – поддержал его Камень. –Образцовая, показательная, хоть картины с них пиши. Всем на зависть! И такаяпошлость… Нет, это просто уму непостижимо! Такая любовь, такое взаимноедоверие, такая теплота – и вдруг на тебе, какая-то Лиза, какой-то Олег. Вголове не укладывается.

Они долго сетовали на превратности судьбы, потом чуть непоссорились, выясняя, кто именно, Люба или Родислав, виноват в том, что такойчудесный брак дал трещину. Ворон, естественно, отстаивал интересы Любы и спеной у клюва доказывал, что виноват Родислав, потому что первым начал изменятьжене, Камень же твердо стоял на том, что в любой супружеской измене виноватыоба супруга, ибо если один из них ищет чего-то на стороне, стало быть, другойему этого недодает, и, таким образом, с Любы вину тоже снимать нельзя. Ворон несоглашался, злобно каркал, бил Камня клювом по боку, размахивал крыльями у негопод носом, в то время как Камень считал свой подход диалектическим и, какистинный философ, отстаивал свою позицию, апеллируя к различным категориямэтики.

Ворон выкричался, охрип и улетел смотреть дальше, а Каменьнемедленно призвал на помощь Змея.

– Что скажешь? – требовательно вопросил он.

Змей немного подумал, потом подполз поближе и улегся,образовав вокруг Камня толстое зеленоватое переливчатое кольцо.

– Ничего однозначного тебе не скажу. Ты – философ, тебеи решать. Могу только добавить некоторые детали, которые наш когтистый источникинформации упустил. Ты его не ругай, он все это видел, ничего не пропустил,просто он у нас с тобой глуповатый и не понимает, какие это важные вещи.

– Например, что? – живо заинтересовался Камень.

– Ну, например, то, что у Любы в ванной полотенцачетырех цветов. У Родислава темно-красные, у Николаши светло-зеленые, у Лелирозовые. А теперь угадай с трех раз, какого цвета полотенца у самой Любы.

– Голубые, – брякнул наугад Камень.

– Не угадал. Вторая попытка.

– Черные.

– Третья попытка.

– В цветочек! Или в полосочку. В общем, разноцветные.

– Опять мимо. У Любы, мил-друг, полотенца белые. Как вгостинице или в больнице. И это при том, что подружка Аэлла все годы постоянноделает им подарки в виде импортного постельного белья и полотенец, так что этимдобром семья обеспечена во всех цветовых вариантах и на долгие годы вперед. Тыпонимаешь, что это означает?

– Нет. А что это означает?

– Да то, что она не хочет ничем никому мешать, ничем выделяться,чтобы никого не раздражать. Она даже отказалась от цвета полотенец, чтобы еецвет, не дай бог, кому-то глаз не резанул. Она старается быть как можно болеенезаметной в своей семье, не в том смысле, что ее не должны замечать, а в том,чтобы никому не помешать и для всех быть удобной и комфортной. Она стремится нидля кого не быть раздражителем – вот так я бы сформулировал.

– Думаешь? – с сомнением произнес Камень.

Теория Змея показалась ему какой-то, прямо скажем,сомнительной.

– Уверен. Придумай другое объяснение, почему женщина,имеющая в своем распоряжении полшкафа разных полотенец всех мыслимых расцветоки рисунков, выбирает для себя казенный белый цвет. Придумай – и я с готовностьюбуду его обсуждать. А пока ты думаешь, я тебе еще одну детальку нарисую. Вот тызнаешь, какую музыку Люба любит?

– Понятия не имею. Ворон ничего об этом не говорил.

– Ну еще бы! Наш оперенный корреспондент сам в музыкени черта не смыслит, поэтому внимания на нее не обращает. Так вот, Люба у наслюбит Скрябина, Прокофьева и джаз.

– И что с того? – не понял Камень, который омузыке знал только понаслышке, сам никогда ее не слыхал и слабо представлялсебе, о чем могут говорить музыкальные пристрастия людей.

– А Родислав классическую музыку не приемлет вообще, онлюбит рок и советскую авторскую песню, ну там Окуджаву, Высоцкого, Галича,Клячкина, Кукина, Городницкого и иже с ними.

– А, этих знаю, – обрадовался Камень. – МнеВорон пел. Со слухом у него, конечно, не так чтобы очень, так что мелодию яоценить не могу, но стихи помню. И насчет рока тоже что-то помню, живьем, самособой, не слыхал, но Ворон рассказывал. Ну так что же?

– А то, что Родислав Скрябина, Прокофьева и джаз на духне выносит, не понимает, но, как бы сказать… стесняется, комплексует из-затого, что не понимает и не любит, потому что принято считать, что всекультурные люди должны любить Скрябина и Прокофьева, а продвинутые должныобязательно тащиться от джаза. А он, понимаешь ли, не любит и не тащится, вотведь беда какая. Так Люба покупает пластинки с той музыкой, которая ейнравится, прячет в бельевой шкаф и слушает, когда Родислава дома нет. Чтобы он,не дай бог, не начал раздражаться. А при нем делает вид, что ей эти «Зеппелины»и «Юрай Хипы» нравятся, вместе с ним слушает, когда ему приспичит музычкойпобаловаться.

– Н-да-а, – протянул Камень озадаченно. – Вотне подумал бы, что у них так далеко все зашло. Это же получается, что Люба себево всем на горло наступает, только бы быть для всех белой и пушистой, аРодислав и остальные этим пользуются, так, что ли?

– Именно так, – подтвердил Змей. – И толькоблагодаря этому их семья производит на всех впечатление благополучной, а Любасчитается идеальной женой.

– Что значит «считается»? – недовольно заметилКамень. – Она и есть идеальная жена. Да, это трудно – наступать себе нагорло во всем, но зато это позволяет Любе быть такой женой, о какой мечтаеткаждый человеческий самец. Скажешь, нет?

– Ну почему же? – усмехнулся Змей. – Скажутвердое «да». Вопрос в том, правильно ли это.

– Что – правильно? Быть идеальной женой? Конечно,правильно.

– Да с этим-то я не спорю. Вопрос в другом: правильноли иметь такой идеал жены, что женщине приходится давить саму себя, чтобы емусоответствовать. Идеал-то кто придумал? Мужики. В смысле человеческие самцы.Они его под себя придумывали, понимаешь? Создали такую модель, какая им удобнадля существования, и внедрили в сознание человеческих самок: дескать, вот вамобразец для подражания, а если вы не соответствуете, то и не обижайтесь тогда,что мы вас бросаем и жить с вами не хотим. А женщин они спросили, когда модельсвою придумывали, могут ли женщины быть такими? Не спросили.