угроза возвращения помещиков исчезла, в политических настроениях крестьян произошел очередной перелом. Наиболее трудоспособная и политически активная часть деревни начала решительно требовать отмены продразверстки и восстановления свободы торговли между городом и деревней. Недовольство крестьян быстро вылилось в восстания и повстанческое движение на Украине, в Поволжье, Западной Сибири, Тамбовской губернии и других районах. Почти в каждой губернии существовали крестьянские отряды, в которые входили дезертиры и которые большевики именовали не иначе как «бандами». Эти банды срывали проведение продразверстки, убивали большевиков, работников советских и продовольственных органов, милиционеров и т. д. Небывалой жестокостью сопровождались операции в советском тылу отрядов Повстанческой армии Махно3.

Так принуждение и насилие со стороны большевистской власти по отношению к крестьянской массе порождало ответное насилие, что закономерно вело к приумножению озлобления, ненависти и жажды мести по всей стране. Этот маховик всеобщего насилия раскручивался все сильнее с самого начала Гражданской войны4.

В начале 1920 г. Красная армия одержала победу почти на всех фронтах Гражданской войны и насчитывала в своем составе свыше 5 млн человек. Упрочилась единоличная власть партии большевиков, возросли ее авторитет и влияние как на фронте, так и в тылу. Однако по мере ликвидации политических режимов и вооруженных сил Белого движения и очищения территории страны от интервентов нарастала опасность войны с частью крестьянства во внутренних районах. Грозными предвестниками этой войны стали рост антибольшевистских настроений, распространение крестьянского повстанчества и падение дисциплины во многих частях крестьянской Красной армии, особенно в кавалерии, участие красноармейцев в погромах, дезертирство и рост антибольшевистских крестьянских восстаний, о чем свидетельствует, в частности, превращение известного командира красной конницы, комбрига 1-й конной армии Г. Мас лака в «бандита»5.

Недовольство крестьянской массы продразверсткой и диктатурой большевиков не могло не распространиться на Красную армию, 90 % которой составляли крестьяне. Несмотря на пропаганду и репрессии, в частях росли антибольшевистские настроения. Особенно быстро они распространялись в кавалерии, а именно среди казаков, служивших в белых армиях: одни перешли из деникинских войск на сторону красных, а другие были взяты в плен и поставлены в строй в конце 1919 – начале 1920 г. Это приводило к выступлениям против комиссаров и большевистской партии вообще, разлагало войска, понижало их боеспособность, а главное – усиливало дезертирство. В такой ситуации использование частей Красной армии для борьбы с бандитизмом и дезертирством, против крестьянских восстаний и повстанческих сил стало опасным для большевиков, о чем опять же свидетельствует прежде практически неизвестная и трагическая история комбрига Г. Маслака6.

В сложившейся обстановке мало кто из пермских крестьян, как и крестьян других северных губерний, горел желанием воевать за «мировую революцию» на польском фронте7 или против войск генерала Врангеля на крымском фронте. В отличие от Деникина и Колчака во Врангеле крестьяне центральных, северных и восточных губерний вообще не видели серьезной угрозы. Те части Юго-Западного (а затем Южного) фронта, которые были сформированы из крестьян, мобилизованных в северных губерниях, в боях против врангелевцев проявляли низкую боеспособность и стойкость, в критических ситуациях, случалось, сдавались целыми ротами и полками8.

* * *

В течение 1920 г. одной из наиболее распространенных причин дезертирства красноармейцев из крестьян стало недовольство материальными условиями военной службы, которое усиливалось нарастающей хозяйственной разрухой в стране и разорением деревни в условиях военного коммунизма.

Эта острая кризисная ситуация заставляла крестьян смотреть на службу в Красной армии как на источник материальных благ. За неимением достаточного продуктового довольствия они занимались спекуляцией на черном рынке, обменивая полученное обмундирование и обувь на еду или отправляя его домой. 19 апреля 1920 г. заместитель председателя Приуральской окружной комдезертир Филимонов издал приказ: «Красноармейцы, дезертируя в новом обмундировании, возвращаются оборванными. Приказываю обязательно производить обыски на домах дезертиров, если ими унесенное обмундирование не принесено обратно, используя для этой цели конные отряды»9.

В сводках Пермской губЧК за март 1920 г. сообщалось о случаях, когда полученное казенное обмундирование красноармейцы либо намеревались отправить домой или продать, либо уже сделали это. Бойцы писали об этом в письмах родным и знакомым, и в результате бдительности военной цензуры и особых отделов эти намерения и факты вскрывались: «Красноармеец Пермской [караульной] роты при уездвоенкомате 5-го особого назначения литерного свода Меньшиков сообщал, что получил обмундирование в полном комплекте, которое и думает послать домой», «красноармеец 2-й роты батальона связи 1-й Красноуральской дивизии Н.И. Горбунов в Пермскую губернию, Осинский уезд, Воткинскую волость, д. Бугор И.К. Горбунову сообщал, что выслал домой обмундирование и одновременно просит сообщить адресата, получено ли таковое, потому что еще думает послать казенные вещи»10. Красноармеец А. Лузин из Красных казарм, 1-го Запасного стрелкового полка, 1-й роты сообщал в г. Оханск, с. Частые, д. Малая Заботина С. Лузину, что получил обмундирование, которое «думает продать за 5000 рублей, а ему дают 4000 рублей»11. «Красноармеец из Перми 22-го стрелкового батальона ВОХР Васильев на ст. Чепца, Игринской волости д. Телегурт В.Ф. Васильеву просит приехать к нему увезти казенные вещи, так как он сомневается отправить их по почте»12. Красноармеец из Перми, штаба 90-го стрелкового полка, 10-й стрелковой дивизии А. Балетеров сообщал: «У меня был обыск, но все прошло благополучно, твои казенные вещи не нашли, они хорошо были запрятаны»13. Красноармеец 26-го стрелкового полка писал: «Обмундирование я все получу новое снова, мне давали шинель малестиновую, я ее загнал»14.

9 июля 1920 г. командир мотовилихинской караульной роты Вавилов и политрук Акурьев обвинили рядового Петра Ворваника «в распространении неуместных выражений» в письме родственникам: «Питаюсь ретькой и ворую Советскую картошку». На их вопрос, почему эти выражения «писаны», он сказал: «Для того чтобы из дома скорее послали сухарей и вообще какую-либо посылку…»15.

В Осинском уезде Пермской губернии заведующий пересыльным пунктом отмечал: «Необходимо улучшить пищу, так как обед готовится из одного блюда „щей с капустой и мясом“; все поступающие на пункт мобилизованные приходят без всяких вещей, и каждый при поступлении просит увольнения на квартиру за вещами. Первоначально мною производились увольнения, а потом, видя массовое дезертирство, увольнение было прекращено, и, несмотря на выставленные посты, все-таки… люди каким-то способом уходят. Люди, призванные на поверочные сборы в волостях, в большинстве случаев оставались на местах, а на сборный пункт поступали лишь одни именные списки, или же приходят люди без всякого виду, которых я без документов не принимал, а направлял в Мобилизационный отдел. Чтобы избежать массового дезертирства людей с пункта, нужно не задерживая их на пункте, немедленно отправлять. А для того чтобы производить немедленные отправки, нужны технические силы, в которых пересыльный пункт крайне нуждается. Мною