военкому Пермского уездного военкомата: «Рота по борьбе с дезертирством формируется, состав роты на 9 июля составляется 173 человека. Тормазом формированию служит отсутствие людей с пересыльной части, и вновь прибываемые на укомплектование роты товарищи красноармейцы есть очень слабые здоровьем, которых по заключении в списки роты на другой же день приходится отправлять в лазарет на излечение»37.

Особенно пагубную роль играла усиливавшаяся разруха на транспорте. Военный комиссар Пермского уезда Плессов в рапорте от 1 февраля 1920 г. пермскому губернскому военному комиссару Гинтеру сообщал: «По донесению начальника пересыльной части и заводо-пропускным пунктом станции Пермь-2 отправляемые больные красноармейцы и дезертиры, следующие в свои части со станции Пермь-2 в город Вятку, в громадном числе скопляются на станции, ввиду того, что поезда идут ненормально, и прицепка вагонов делается в недостаточном количестве. Красноармейцы живут на станции в очень тяжелых условиях, плохо питаются, тут же спят на полу в грязи, ввиду чего может развиться эпидемия, а потому прошу вашего распоряжения, чтобы увеличили прицепку вагонов»38.

В такой ситуации среди мобилизованных красноармейцев распространялось мнение, что «лучше дома отсидеться», а «за дезертирство ничего не будет», что подтверждалось их родственниками в письмах. Правда, некоторые все же считали, что воевать необходимо, хоть и тяжело, но «в этом виноваты проклятые дезертиры». Подобные настроения свидетельствовали о низкой эффективности борьбы с дезертирством и о крайней запущенности вопроса о дезертирах.

* * *

Новые факторы усиления дезертирства порождали новые способы уклонения от службы, и ранее возникавшие в ходе Гражданской войны.

Известен случай, когда в пути дезертировали как ранее арестованные дезертиры, так и сопровождавший их конвой. Приведем протоколы допросов обвиняемых «в отпущении белогвардейцев» – свидетельства побега одного из заключенных со слов конвоиров и заключенных. Конвоирам Максимову, Новожилову, Симонову, Бурде было поручено сопровождать дезертиров Скороходова и Мельникова.

Конвоир Максимов на допросе показал следующее: «27 марта 1920 г. я с тремя конвоирами был назначен сопровождать 7 человек из села Усть-Сыльма в с. Покча, выше Чердыни верст на пять. В ближайшем селе… мне добавили арестованного, число конвоиров осталось тем же. Дойдя до с. Щугур, я еще взял 8 арестованных красноармейцев и добавили к ним 2 конвоиров… Мы двинулись по р. Печере на Чердынь… Дойдя до деревни Скаляп, мы дальше двигаться уже не могли, так как лед тронулся, запасы тоже вышли. Я решил переждать распутицу в этой деревне, другой дороги больше не было никакой. На мою просьбу дать квартиру, чтобы удобней было наблюдать за арестованными, председатель ответил отказом, так как такой большой дом для 16 человек не оказался, деревня была маленькая. Пришлось разместиться так: я с 5 человеками (все офицеры) – на одной, на другой – 3 арестованных и 2 конвоира, остальные – 8 арестованных и 2 конвоира – на 3-ей квартире. В этой деревне мы прожили с 13 по 22 апреля. 20 числа утром, когда я со своими арестованным зашел на 2-ю квартиру, чтобы их поторопить, то увидел, что одного арестованного нет… Я спросил, где арестованный, Симонов сказал, что куда-то ушел, но куда ушел, он не знает… Добавил, что у арестованного болели сильно зубы… Симонов даже не смог сказать, в какое время ушел арестованный. Новожилова, другого конвоира, в это время не было. По его объяснению, он ходил искать хлеб. Я лично не мог проверять их все время, так как сам стоял на посту, охраняя вдвоем с помощником 5 офицеров. Я их предупреждал, что вся ответственность за побег ляжет на них, но видимо, не помогло. Товарища Новожилова я отправил вниз по реке до ближайшего села… и там же разослал людей во все стороны, но так как кругом лес, погода была скверная – метель, что найти было трудно. В тот же день вечером за нами пришел пароход, и мы поплыли дальше. Относительно поступка Симонова я ничего сказать не могу, толку я от него не добился никакого. Себя я виновным непосредственно не считаю»39.

Другой конвоир, Новожилов, поведал на допросе подробности побега: «В ночь с 19 на 20 марта 1920 г. я пошел за хлебом в деревню, один из крестьян меня накормил, я вышел с ним покурить в избу, сел на лавку, навалился на койку и незаметно для себя уснул. Проснулся утром. Когда пришел Симонов, то он сказал, что один из заключенных сбежал. Симонов передавал так, что бежавший просился у него оправиться, потом у него болели зубы, и он все просился выйти, так как от боли не мог найти себе места. Днем, когда я был с арестованными, то убежавший при мне все сильно жаловался на зубы, клал в рот табак и т. д. Симонов говорил, что он выйти за арестованным не мог на улицу, так как в его ответственности было еще 2. Когда я пришел утром часов около 5, то 2 арестованных еще спали. Бросились искать во все стороны, но кругом лес, поднялась метель…»40.

Как следует из документа, уклонение от службы у конвоиров было обусловлено чересчур затяжным преодолением расстояния, т. е. они не спешили добраться до конечного пункта. В протоколе допроса прослеживается «взаимопонимание» между конвоирами и арестованными, что проявилось в предоставлении последним удобного случая совершить побег и путаных показаниях обвиняемых на допросе.

Заключенный Скороходов рассказывал: «Побег Мельникова произошел следующим образом: во-первых, всю дорогу от Щугора до деревни Скаляп на расстоянии верст 200–250 Мельников вел себя прекрасно, абсолютно не вызывая никаких подозрений. Старший конвоир Максимов все время не выпускал его из наблюдения. Одним словом за эти 10 дней самого тяжелого пути Мельников насколько мог усыпил бдительность конвоиров. Придя в деревню, и прожив там неделю, Мельников жаловался на зубы, а накануне отъезда стал очень сильно жаловаться на зубную боль, даже повязался платком, чего раньше не делал. Накануне, часов в 12 ночи, я не помню, был ли Новожилов, но Симонов был все время, лег спать рядом с Мельниковым. Рассказывал потом, что ночью он видел, что Мельников встал и вышел… пользовался доверием, этому очевидно Симонов не придал особого значения, потому что он вышел и этим дал возможность тому уйти. О каком-либо подкупе Мельниковым конвоиров не может быть и речи, так как денег у Мельникова не было. Я лично приписываю побег излишней доверчивости и разгильдяйству Симонова. Хотя Мельников мог явно усыпить бдительность и не такого человека, как Симонов. Последняя зубная боль была явно симуляцией»41.

Конвоир Максимов на повторном допросе показал: «29 марта мне поручили сопровождать арестованных в Чердынь 7 человек. Конвой состоял из 4 лиц, в