— Вернее… — снова усмехаюсь, припоминая парочку интересных словесно-смысловых конструкций, тяжеловесно накрученных директором в лучшем стиле конца тридцатых, — я достаточно советский, чтобы меня можно было карать по всей строгости советского законодательства — сурового, беспощадного к врагам государства, но антисоветский по своей гнилой сущности, и потому я не достоин пользоваться привилегиями передовой советской молодёжи.

— Знакомо, — пробормотал отец, — старая риторика… А что насчёт колхозов? На перевоспитание не грозился отправить?

— Он-то нет, — усмехаюсь криво, чувствуя, как эта кривая ухмылка болезненной судорогой прикипает на лице, — а вообще — наслушался.

— От кого? — сощурившись, поинтересовалась мама.

— Бабки… — пожимаю плечами, и мама, чуть усмехнувшись, слегка успокаивается. Ну да советские бабки, они такие… специфические.

Не скажу про всех, но у благодушного большинства девизом, поднятым на щит натуры, можно было бы назвать «Благими намерения…»

У менее благодушных «Не жили богато, не хер и начинать!», притом, как правило, выраженное достаточно агрессивно, с пристальным, нехорошим вниманием не только к соседям, но и, зачастую, к близким родственникам.

Я, наверное… да что там наверное — я точно пристрастен! Но образ доброй русской бабушки, вяжущей носки и уютно ворчащей на промочивших ноги внуков, потчующей их малиновым вареньем и окутывающей добротой, не вяжется с тем, что я вижу.

Любовь их агрессивна, криклива, истерична, заполнена теми самыми благими намерениями, подзатыльниками и надрывным воем. О педагогике, основанной на трансляции собственного, как правило, неудачного опыта, грядущим поколениям, и говорить не хочется… но надо.

Я не могу винить поколение, или вернее — поколения с ПТСР, жестоко травмированных окружающей действительностью, но как говорится — что вижу…

… и вижу, что их можно и нужно жалеть, но вот нужно ли слушать?

— Чёрт с ними, — резко выразился отец, — Со школой что думаешь делать?

— Чёрт знает… пожимаю плечами, — сейчас, посреди года, да ещё и с клеймом ОВИРа, думаю, нет даже смысла куда-то пытаться устроиться. Даже если возьмут, проблем отсыплют — полные карманы!

— Собственно, — продолжаю, отхлебнув чая, — я больше всего опасаюсь, что меня попытаются пихнуть в какое-нибудь ПТУ.

— Да-да… — перебиваю маму, — знаю, что по закону нельзя! Восемь классов у меня есть, и если подходить формально, я могу больше не учится. Но… чёрт, мы все знаем эти истории о «перевоспитании» неправильных советских граждан в каком-нибудь колхозе, а это, как по мне, явления одного порядка. Захотят сделать гадость — значит, сделают! А мне, тем более, нет шестнадцати лет, и что-то вот мне подсказывает, что государство сумеет, ну или по крайней мере, попытается, этим фактом воспользоваться.

— Как на вражеской территории… — горько усмехнулся отец… и ведь не поспоришь!

[i] Диссиде́нт(лат. dissidens«несогласный»), также инакомы́слящий — человек, отстаивающий взгляды, которые расходятся с общепринятыми.

[ii] Фраза, которую приписывают Чубайсу, дословно звучит так: «Что вы волнуетесь за этих людей? Ну вымрет тридцать миллионов. Они не вписались в рынок. Не думайте об этом — новые вырастут».

Фразу о 30 миллионах, не вписавшихся в рынок, Анатолий Чубайс, судя по всему, не говорил. Во всяком случае хоть сколько-нибудь надёжные свидетельства этого отсутствуют. А судя по тому, что ее приписывают не ему единственному, эта формула как бы закрепила, зацементировала общий миф, сложившийся вокруг либералов-реформаторов 1990-х годов.

Глава 10

Архангел с табельным мечом

Пошли мы гордые и несгибаемые, практически как главные герои классического вестерна, уходящие в закат, только мы, блять, за угол, или, если смотреть с другой стороны — на хрен… А там, за углом, вдали от посторонних глаз, я понял, что несколько переоценил свои физические кондиции, и что бечёвка, перетягивающая тяжеленные стопки книг, очень больно врезается в ладони.

— Машину поймать надо, — озвучиваю очевидное, остановившись и обматывая бечёвки тряпкой, а потом, примерившись, перематывая заново.

— Надо, — согласился отец, скинувший рюкзак с плеч и зарывшийся в кармане в поисках папирос, — только кто ж нам даст? Вон…

Он дёрнул подбородком куда-то в сторону, и я прищурился, не вполне понимая, что он имеет в виду.

— Сопровождают, — прикурив, сказал он и замолк, выпустив несколько колец и проводив их взглядом.

Мозги у меня заскрипели от натуги, но полминуты спустя, я, кажется, понял. Наше выселение прошло образцово-показательно, с жирным намёком на не такие уж далёкие тридцатые и сороковые, а вся эта ситуация откровенно воняет не просто устрашением, но и, начиная с мятых рублей и часа на сборы, провокацией.

Нас, отказчиков, пока очень и очень мало, каждый случай рассматривается отдельно, и не удивлюсь, если на самых верхах. Это вопросы экономической политики или помощи развивающимся странам могут решаться небрежной отмашкой миллиардов дружественным Брежневу людям и режимам, а здесь, етическая сила, идеология! Не удивлюсь, если кремлёвские старцы решают вопросы такого рода в ручном режиме.

Соответственно, сопровождающий должен как минимум пристрастно фиксировать, а как максимум — обеспечивать провокации, чтобы на нашем примере, с одной стороны, напугать всех потенциальных отказников, а с другой — показать благонамеренным гражданам звериный, так сказать, оскал сионистской сущности отказников. Это, можно сказать, классическое расчеловечивание противника — альфа и омега советской политики, в том числе, а может быть даже — прежде всего, внутренней.

Ловить грузовик — это, на минуточку, незаконно… и хотя все так делают, а водилы не видят в такой подработке ничего криминального, зарабатывая свои рубли, трёшки и бутылки, это, вообще-то, карается по закону, хотя, как правило, не слишком строго. Но даже если сопровождающий и не будет мешать нам, он, как минимум, зафиксирует номер машины… и здравствуй, вызов в суд и ещё один пункт к делу о нашем недостойном, антисоциальном поведении!

С такси… а чёрт его знает, но полагаю, и здесь какие-то гадостные варианты есть. Да и поймать такси в Москве, это такая себе затея, несколько сомнительная, и не только ввиду их редкости и от того — зажратости. Таксисты издали видят не только денежных клиентов, но и проблемных, так