– А ты заходила внутрь? Видела портал?

– Нет. Человек, который здесь живет, оторвал доски, закрывавшие резьбу. Я знаю только, что он сделал это вчера, ну и что раньше этой дверью пользовались в церкви.

В висках у Шёнауэра застучала кровь. Потолок овчарни вдруг показался ему неожиданно еще более высоким.

– Я не хотела, – добавила она, – смотреть без тебя.

Из-за пояса юбки Астрид вытащила огарок свечи и коробок спичек. Дверь была такой низенькой, что едва доставала девушке до груди. Астрид шагнула в сторону и предложила Герхарду войти. Он толкнул дверь, и раздался протяжный скрип ржавого железа и разбухшего дерева. Он услышал блеяние, почуял сладковатый душный запах. Внутри было темно, и он полез в эту темноту, навстречу этому запаху.

Ему вдруг привиделось, будто он ступает в церковь, какой она была много сотен лет назад. Небо зажглось зарей, заря сменилась ночной тьмой и снова зажглась, и ему показалось, что он стоит обнаженным под дождем. Но и это видение промелькнуло так же быстро, и вот он, уже сухой и согревшийся, стоит в овчарне и в мерцании сальной свечи видит лицо Астрид Хекне. Он заметил, что и она пребывает в состоянии транса, но смотрит не на него, а не на портал.

Эта удивительная отрешенность уходила из нее, как уходит лето, неохотно и не сразу.

– Это он, – прошептал Герхард Шёнауэр и замер с открытым ртом, показывая рукой на хитросплетения резных мотивов, обрисовавшиеся в мерцающем свете.

По обеим сторонам двери выгибался гигантский змей; это был не просто узор, вырезанный на поверхности дерева: змей возлежал сверху, он был выстроган из грубо отесанного бревна, толстый и мускулистый. Он кольцами обвивался вокруг двери, и на самом верху из ощеренной пасти высунулся длинный язык, а рядом был занесен для удара мощный хвост. Теперь Герхард разглядел, что на самом деле чудище состоит из сплетения множества змеев потоньше, кусавших друг друга за хвост. Поверхность вокруг них кишела драконами, ящерами, скалящими зубы волками и всадниками с длинными луками.

Сальная свеча замигала и погасла. Овцы время от времени тихонько блеяли, но почти не шевелились, словно тоже превратились в фигурки сказочных животных.

– Погоди, – сказал Герхард по-немецки, когда Астрид хотела снова разжечь свечку. Сквозь щели в стенах просачивался рассеянный свет, и Герхард, встав поближе к порталу, осторожно поднес к нему ладонь и бережно коснулся его кончиками пальцев. – Резьба. Чтобы постигнуть ее, нужно потрогать пальцами. Дай руку.

Она протянула ему руку.

– Чувствуешь, нет, вот здесь? Чувствуешь чешую на ящере?

– Дa. Я – да. Чувствую ее.

– А здесь, извини, вот здесь, наверху – морское чудовище. А вот тут – дракон. А здесь, чувствуешь, вот тут – волк?

Погода и прошедшие столетия сгладили контуры резных фигур, но в темноте, на ощупь, они воспринимались остро и четко, как новые. Астрид протянула ему руку, и он провел ее ладонь вдоль этих первозданных существ: ее пальцы коснулись волка Фенрира и воронов Одина, дотронулись до Нагльфара, корабля в царстве мертвых, выстроенного из ногтей мертвецов. Герхард водил ее ладонь над жарким пламенем, которое то ли потухло, то ли вот-вот вспыхнет, над этим поединком тьмы и света в те времена, когда свет отделился от тьмы; чуть раздвинув свои пальцы, он чувствовал ее горячую руку в своей руке и биение мощных сил в руках их обоих. Астрид с Герхардом следовали в темноте за изгибами змея, под кожей стучала кровь, и они продвигались все дальше и дальше вглубь, бесконечно взмывая в колдовскую высь.

Враги опаснее, чем он сам

Идя через двор, Кай Швейгорд встретил лошадь, запряженную в повозку. В ней лежало что-то громадное, плоское, черно-коричневое. Парень вел под уздцы фыркающего битюга. Рядом семенил Герхард Шёнауэр, не переставая давать указания. Вот он присел позади повозки, потом выскочил справа от нее, пробежал вперед.

Швейгорд узнал лошадь. Она с хутора Хекне. А парень – Эморт, старший сын, наследник.

Самой Астрид рядом не было. Но он догадывался, что без нее и тут не обошлось.

Пастор понятия не имел, во что встала сделка, идет ли речь лишь о подмене колоколов или о какой-то доплате деньгами, а то и хуже – чувствами. Вчера Шёнауэр рассказал, что «один человек из села» предложил продать ему портал, и естественно было в такой ситуации задать массу важных вопросов: с кем заключена эта сделка? Какова цена? И каким вообще образом об этом зашла речь?

Но ни одного из этих вопросов Кай не задал, и от этого вся ситуация выглядела совсем уж странно. Они оба поделились друг с другом полуправдой, в сумме составлявшей ложь. Но что такое солгать королеве Саксонии по сравнению с тем, чтобы солгать Богу?

Ага, вот Шёнауэр попросил управляющего выделить людей ему в помощь. Четыре мужика с трудом сняли портал с повозки и занесли в сарай. В бюджет новой церкви вернулись три сотни крон. Хорошо, что местные не подозревают, сколько именно; каждый из них зарабатывает столько за два года.

Эморт уехал, и Кай Швейгорд с неохотой подошел к Шёнауэру, воодушевленному своим эпохальным достижением – бесценному произведению искусства больше ничего не угрожало. На повозке портал выглядел как груда досок, но теперь его поставили вертикально, и когда Швейгорд подошел поближе, вся обширная поверхность портала будто вернулась к жизни. Сейчас Швейгорд действительно видел перед собой неотъемлемую часть церкви, когда-то изъятую из нее. Резной лабиринт на первый взгляд производил впечатление беспорядочного, но если всмотреться, глаз выхватывал из этого переплетения одного за другим образы существ из туманного прошлого. Гигантский змей вглядывается в вечность, выискивая врагов, таящихся в глубоких стремнинах и темных пещерах – более опасных, чем он сам. Язычество, безудержность, буйство фантазии. Месяцы, нет, годы работы. Кропотливейший труд, тончайшая работа: должно быть, на мельчайшую фигуру уходило столько же сил, сколько епископ тратил на сочинение новогодней проповеди. Бесчисленное множество деталей, и за всем этим единая глубокая мысль.

А ведь это создано семь сотен лет назад. Мощный расцвет творческих сил, рожденный искренней верой. И художник, наверное, здешний; мастер, у которого было много общего с Герхардом Шёнауэром.

В этом месте и сейчас требуется что-то нарядное, прекрасное. Красота, которую люди почувствуют в себе.

Пастор долго смотрел на портал. Можно было бы сохранить его в селе. Выставить где-нибудь на обозрение. Как памятник – вообще-то Кай никогда не любил это слово, – памятник всему тому, чего он не может понять, но что тем не менее имеет определенную