Он помедлил, как раньше перед словом «любовь». Так ничего и не ответив, он обвил ее шею рукой, и «Майеровский словарь-компаньон в поездке и дома» упал на землю.

Его движения вынудили ее откинуться назад и опереться спиной о валун, на котором они сидели. Обхватив его одной рукой, она запустила пальцы ему в волосы; он обнял ее за спину и притянул к себе, и она податливо выгнулась, как веточка ивы.

Теперь она почувствовала, что между поцелуями есть разница. Как есть она между симпатией и влюбленностью. Между кипяченой водой и горным ручьем. Между Каем Швейгордом и Герхардом Шёнауэром.

Кончиком карандаша

Герхард Шёнауэр стоял в церкви.

В конусе света, падавшего на карандашный рисунок алтаря из оконца под самой крышей, ему так и не удалось рассчитать размеры церкви в саксонских футах. Все равно что снять мерку с головы привидения. Он не отваживался оторвать карандаш от бумаги, боясь испортить рисунок. Устремляясь помыслами к Астрид Хекне, он рассеянно кружил по церкви и в конце концов сел у стены на скамью, где увидел ее в утро их встречи.

Шёнауэр прислонился головой к стене и закрыл глаза. Перед его мысленным взором мелькали образы алтаря, кафедры и Андреевских крестов. Ему показалось, что он заснул и вновь проснулся, опять оказавшись в том маленьком хозяйстве, где Астрид показала ему портал: она стояла снаружи в старомодном красном одеянии и рукой предлагала ему пройти внутрь.

Он наклонился, пролез, скорчившись, в овчарню, а выпрямился уже в деревянной мачтовой церкви. В этой же самой церкви, какой она была, когда ее только что построили. Недавно вырубленные сосновые стены сияют белизной. Дерево пахнет смолой и свежей живицей; на полу лежат скобель и плотничий топор, работников не видно, но слышны их голоса – должно быть, люди вышли передохнуть. Крыша еще не настелена, и через планки каркаса светит солнце. Он осторожно пошел дальше, разглядел Андреевские кресты; увидел, как они крепятся к грубым столбам, установленным на полу; посмотрел на галерею и понял, что строители, видимо, работают тут уже два года, а всего такая постройка занимает четыре.

Его перемещение не было физическим: это был полет сквозь столетия, пронзавший годовые кольца прошлого, открывавший миражи забытых событий. Он стоял в бутангенской деревянной церкви, но семью столетиями раньше. Инструментов в распоряжении строителей было немного. Рядом с киянкой лежали вручную вытесанные из твердой древесины длинные гвозди. Остро наточенные топоры и скобели из грубо кованного черного железа. Он очутился в том временном срезе, когда еще не слагали саг, задолго до того, как следы, оставляемые работой ремесленников, сократились до длинной стружки и грубых опилок. И тут послышались тяжелые удары времени, все смешалось в полнейшем беспорядке, и в ночной тишине проследовала процессия с фонарями, танцующими в руках.

Он очнулся.

Поднялся и всмотрелся в арочные фермы в форме подков, связывающие несущие столбы. Понял, каким образом создается впечатление, что пространство внутри церкви кажется вытянутым в длину, – дело в том, что расстояние от столба до столба вдвое больше у продольных стен, чем у поперечных. Понял, отчего перекрестья трифориев не столько поддерживают, сколько вздымают.

Запах смолы мгновенно обрел притягательность; даже поскрипывание половиц зазвучало по-домашнему приветливо.

Он схватил карандаш и накидал набросок. Впервые за долгое время он с довольным видом кивнул, оценивая свою работу. Рисунок был точен в пропорциях, технически выверен и в то же время отражал тусклое освещение внутри здания. Герхард осмотрелся. Его больше не пугали вздохи, доносившиеся с лестничных пролетов, движущиеся в полутьме тени. Он словно готовился переместить здание вместе со спавшими в нем людьми. Это мироощущение отразилось и в рисунках, сделанных им в этот день, вдохнув в них душу. У Герхарда получились не бесстрастные технические иллюстрации – штриховкой и растушевкой он сумел передать все зыбкое и неуловимое очарование этого сооружения.

К исходу дня его стали одолевать мысли об Астрид. Он пытался отогнать одну за другой возникавшие у него идеи, призывая на помощь разум, ведь он же уедет, ему нужно назад, в Дрезден, прочь отсюда, и больше он сюда не вернется. Но сейчас, в этой церкви, дерзкие мысли расцвели с новой силой, видимо, чтобы он понял: они появились не просто так.

Колебания претерпели перерождение в уверенность. В Дрездене его ждали деньги.

Сабинка не ждала.

Когда церковь соберут там, обозначив на табличке имя Герхарда Шёнауэра, архитектурные бюро будут биться за то, чтобы заполучить его к себе. Заработок архитектора обеспечит им существование в Дрездене. И Астрид ведь хочет того же? Она попросила его еще раз нарисовать мост через Эльбу, рядом с освещенным променадом. Рядом с ней он чувствует, как растет сам, это придаст ему решимости, не только при возведении церкви, но и при планировке новых зданий, больших архитектурных проектов. Уже теперь он испытывал потребность создать нечто, что будут помнить не сто, а семьсот лет! Без нее он не художник Герхард Шёнауэр, а лишь копиист Герхард Шёнауэр.

Он должен оставить Сестрины колокола здесь. Но придется взять с собой в Дрезден что-то взамен.

Астрид как представитель легендарного рода должна последовать в Германию вместе с церковью, и, вместе ступив через порог портала, они будут повенчаны во вновь возведенной церкви. Да, и они прошествуют к алтарю – под звон церковных колоколов.

Хитросплетения страстей

Через две недели он подарил ей кольцо и попросил поехать в Дрезден вместе с ним.

Колечко, блестевшее у нее на ладони, являло собой хитросплетение медно-коричневатых металлических нитей, и Астрид увидела в нем Вратного змея в миниатюре: тоненькие змейки крест-накрест, кусающие друг друга за хвост и сплетающиеся в бесконечного могучего змея. Кольцо было сделано из тоненьких крючков от сухих мушек: видимо, он нагрел их в пламени свечи, скрутил вместе, продел в отверстия одних крючков зубцы других и выровнял кольцо молоточком. Кольцо говорило о часах невероятно кропотливого труда, и она увидела в нем доказательство того, что мысль о необходимости сделать это кольцо не поколебалась и не побледнела в нем под воздействием разума, а, напротив, устояла и окрепла. Кольцо немного кололось, когда она надевала его – это все из-за зубчиков, которые он разгладил не до конца, – но оно было так затейливо соединено, что оставалось круглым и не разъезжалось, хотя и не было запаяно. Астрид не могла понять, как он сумел создать такую красоту из того, что было предназначено для совершенно иной цели. Так она и