Он убьет эту тварь. Он желает ее смерти.

Макс нашел кусок коряги и подсунул его под панцирь черепахи. Та повернулась и откусила три дюйма выбеленного дерева. Макс засунул оставшуюся часть под передний плавник и резко рванул вверх.

Черепаха перевернулась на спину. Она издала жалобный вопль, который для Ньютона прозвучал слишком уж похожим на плач человеческого младенца.

– Вот так. – Грудь Макса тяжело вздымалась. – Вот так, здоровяк чертов. Вот и все.

Дрожащим пальцем он открыл самое большое лезвие своего швейцарского ножа. Остро заточенный край отразил лунный свет. Гнев и страх Макса слились воедино. Все ускорилось, но осталось предельно четким – прилив, набегавший на изрытый дождем песок и растекавшийся серебром; вопли чаек над головой, которые словно подталкивали Макса совершить то, на что он мысленно уже решился.

Он приставил нож к брюху черепахи. Бежевому, как прорезиненный коврик в его ванной. Острие, словно подчиняясь собственному внутреннему голосу, скользнуло в одно из углублений на панцире.

Макс никогда никого не убивал. Ну, может быть, жуков – но разве они считаются? Но он уж точно никогда никого не закалывал. Ньютон уставился на него блестящими, как холодный фосфор, глазами. Максу захотелось, чтобы он отвернулся.

Мальчик давил на нож. Сначала неуверенно, но постепенно прилагая все больше и больше усилий. Лезвие соскользнуло, оставив на панцире бледную царапину. Черепаха хныкала. Ее ласты бешено вращались. Беспомощность придавала ей глупый и комичный вид. Макс мог делать с ней все, что хотел.

Он убрал лезвие и вытащил шило – обычный металлический шип. Макс держал нож обеими руками, как будто рукоятку детонатора. Он прикинул, где может находиться сердце черепахи, затем ссутулил плечи и навалился всем весом.

Шип пронзил черепаху с таким звуком, будто дыроколом пробили толстую пачку бумаги. Из идеально круглого отверстия хлынула кровь. Куда более темная, чем Макс себе представлял. Задние ласты черепахи судорожно сжимались и разжимались. Что-то сочилось между ними – перламутровая икра, похожая на хрупкие мыльные пузыри.

Макс еще раз ударил кулаком по шилу. Тело черепахи сжалось под весом мальчика, ее грудная клетка прогнулась, как если бы кто-то надавил на пластиковую крышку мусорного бака. Ласты беспомощно молотили по воздуху. Кровь хлестала из раны поразительно густым сиропом. Стоял запах рассола, как будто внутренности черепахи были покрыты солью.

Макс бил шилом снова и снова… Черепаха забулькала, затем издала обиженное и прерывистое «икка-икка-икка», словно на нее напала сильная икота.

Макс, застонав, прижал руку к глазам – он плакал, сам того не сознавая, – и уставился на черепаху полным слез взглядом. У той отовсюду сочилась кровь. Черепаха неистово раскачивалась из стороны в сторону. Низкое злобное шипение исходило из пробитых отверстий: казалось, что органы черепахи превратились в пар, который теперь выходил наружу.

– Пожалуйста. – Макс снова ударил шилом. Теперь это было чертовски легко, как будто черепашья шкура отказалась от своего прежнего права на сопротивление. – Пожалуйста, умри уже.

Но этого не происходило. Даже в агонии она упрямо цеплялась за жизнь. Ее голова поднялась, чтобы рассмотреть окровавленные останки собственного тела. Глаза, утопленные в сетке морщин, не выражали тех эмоций, которые Макс смог бы узнать. Черепаха не хотела умирать, ее воля к жизни пугала.

Зачем он это сделал – зачем? Господи, о господи!

По телевизору это всегда выглядело быстро, легко и почти бескровно: детектив стреляет в убийцу, и тот валится, хватаясь за сердце. Или какого-нибудь парня бесшумно ударяют ножом, и он падает, держась за живот и издавая печальное «ээоооххх!» перед смертью. Но в реальной жизни так не бывает. Внезапно Макс осознал те ужасные истории, которые видел в новостях. Где репортер мрачно рассказывал, что какого-то беднягу ударили ножом сорок раз или как-то так. Возможно, убийца остановился бы после первого удара, если бы этого оказалось достаточно. Но большинство живых существ не хотят умирать. Чтобы убить их, требуется приложить много усилий. События принимают опасный поворот. Внезапно ты начинаешь колоть в силу необходимости. Надеешься, что если сделаешь достаточно дырок в теле, то жизнь утечет сквозь них, а на ее место хлынет смерть…

– Ньют, – взмолился Макс, – Ньют, пожалуйста.

Мальчики стояли на коленях, мокрые и дрожащие. Песок налип на ступни. Макс трясся и рыдал. Если все так происходит, то он никогда, никогда не проголодается настолько, чтобы кого-нибудь убить. Черепаха по-прежнему икала, но теперь звуки перемежались с отчаянным писком, словно в гнезде кричал птенец.

Ньютон вслепую схватил черепаху за голову. Яростно рубанул ножом, пытаясь перерезать ей горло. Но черепаха спряталась в панцире, и лезвие лишь пробило глубокую борозду на ее челюсти. КБПАМ? Не так. Алекс никогда бы так не поступил. Ньютон снова разразился потоком слез.

– Прости. – Его грудь безудержно сжималась. – Я думал, что так получится быстрее. Ну, знаешь, отрубить ей голову. Как гильотиной. Ужасно, но все лучше, чем…

Черепаха выглядывала из кожистой пещеры, в которой теперь находилась ее голова. Глаза медленно моргали. Рот открывался и закрывался, как у человека в конце долгого кросса. Кровь заполнила нижнюю выемку панциря и капала на песок. А черепаха продолжала подглядывать.

Мальчики с опущенными плечами стояли на коленях, пока черепаха истекала кровью. Все тянулось очень и очень долго.

В какой-то момент ее голова высунулась из панциря. Залитые кровью глаза посмотрели по сторонам, словно в надежде, что забава наскучила мучителям и они оставили ее в покое. Может быть, она думала, что все еще сумеет вернуться в приливную заводь и ее унесет обратно в океан. Животные никогда не теряют надежды, так ведь? Но ее тускнеющий взгляд наткнулся на мальчиков, черепаха моргнула и покорно вернулась в темноту панциря.

Огромная приливная волна двинулась вглубь острова. Вода поднималась. Прибой засасывал босые ноги ребят. Ласты черепахи внезапно напряглись, а затем расслабились. Крошечные полупрозрачные существа, похожие на уховерток, выползли из глубоких складок кожи и покатились прочь от остывающего тела. Водные паразиты искали себе нового хозяина.

– Я не го-го-голоден больше, – сказал Ньютон.

– Я тоже.

– Моя ма-а… Моя ма-а… Моя мама говорит, что нельзя по-настоящему любить себя, если причиняешь боль животным.

– Я не хотел этого делать. Только не так. Если бы я знал…

– Я понимаю. В любом случае, все уже кончилось.

Вода плескалась у ног с чудовищным безразличием. Сверху доносились пронзительные крики чаек. Ветер шептал на языке, в котором мальчишки не узнавали ни один из человеческих.

Они похоронили черепаху в лишенном памяти песке пляжа.

* * *

«ЧЕРВИ-ПОЖИРАТЕЛИ ПРОТИВ ЧЕРВЕЙ-ЗАВОЕВАТЕЛЕЙ: