ДВОЙСТВЕННАЯ ПРИРОДА МОДИФИЦИРОВАННОГО ЭХИНОКОККА»

Выдержка из доклада Синтии Престон, доктора медицины, микробиологии и иммунологии, для 27-й Международной конференции по папиллома-вирусу и Клинического семинара в Бостонском университете, Массачусетс

Вторая разновидность червей, завоеватели, более интересна, чем пожиратели. Это, за неимением лучшего термина, «умные» черви.

Как мы знаем, способность манипулировать физическим строением носителя – характерная черта некоторых видов ленточных червей. Возьмем крысиного цепня, Н. diminuta. Их первичными носителями являются жуки, которые часто поглощают крысиный помет, зараженный яйцами ленточного червя. Первое, что делает H. diminuta при попадании в организм носителя, – находит репродуктивные органы и выделяет мощный фермент, которым стерилизует насекомое.

Зачем? Таким образом жук больше не тратит энергию на репродуктивную функцию, позволяя H. diminuta использовать в дальнейшем его метаболические ресурсы.

Это одно из проявлений манипулятивного «интеллекта» ленточных червей.

Черви-завоеватели доктора Эджертона действуют в согласии с червями-пожирателями. Вернее, они способствуют активному аппетиту пожирателей.

Как только мутировавший эхинококк попадает в организм носителя, он основывает колонию в кишечнике. После того как колония осела, появляется единственный червь-завоеватель. Точные биологические процессы, стоящие за этим феноменом, неизвестны; теоретически они могут походить на метод, с помощью которого пчелиный рой выбирает свою матку.

Червь-завоеватель значительно крупнее своих собратьев-пожирателей. Он просверливает стенку кишечника и прокладывает себе путь к позвоночному столбу, а оттуда поднимается к основанию ствола головного мозга. Некоторые завоеватели обвиваются вокруг позвоночника носителя, взбираясь подобно ползучему плющу, который вскарабкивается по парапету; другие проникают в сам ствол сквозь щель между позвоночными дисками и попадают в спинномозговую жидкость носителя.

Поднявшись, завоеватель откладывает яйца. Это, можно сказать, резервные завоеватели на случай кончины королевы. Личинки завоевателя плавают по кровотоку хозяина и заражают мышечные ткани конечностей. Именно этим объясняется «припухший» вид некоторых испытуемых доктора Эджертона – они становятся вместилищем для угнездившихся завоевателей. Также это является признаком поздней стадии полномасштабного заражения.

Как только червь-завоеватель попадает в черепной свод, он впрыскивает мощный нейромедиатор в базальные ганглии носителя. Цель проста – форсировать аппетит хозяина. Представьте себе автомобиль, педаль газа которого зажата кирпичом, – так же и завоеватель разжигает в своем хозяине безудержный голод.

Единственное, что хочет носитель, это есть. Со временем для него перестает иметь значение, что именно он ест. Питательные свойства и даже съедобность, в сущности, не принимаются во внимание.

По неофициальным данным, полученным из лаборатории Эджертона, нейромедиатор червя-завоевателя может иметь несколько дополнительных галлюциногенных или психотропных эффектов. Видео Эджертона демонстрируют, что подопытные животные ведут себя невероятно странно – иногда они словно не понимают, что с ними происходит. Возможно, существует эффект «маскировки»: носитель считает себя здоровым – даже здоровее, чем раньше, – в то время как черви-пожиратели его уничтожают. Таким образом носитель сохраняет позитивный настрой, становится более продуктивным, а следовательно, находит себе больше пищи и продлевает жизнь червям. В ином случае носитель просто сдавался бы и умирал.

Основная значимость завоевателя для колонии может заключаться в культивации позитивного образа мыслей носителя – чем дольше хозяин верит, что способен выжить, тем дольше колония будет им питаться.

Показания, данные единственным выжившим после трагедии на острове Фальстаф, по-видимому, подтверждают эту гипотезу. Мальчик заявил, что его зараженные товарищи казались, цитирую, «сильнее… счастливее, даже когда разваливались на части. Они не видели себя такими, какими были на самом деле».

* * *

– ИФ… ИФ, ты еще там?

Нож выскользнул из пальцев Эфраима. Он все время выскальзывал. Никак не получалось хорошенько его ухватить. И сам нож был в крови, и руки стали от нее скользкими. Кровь блестела на пальцах, точно моторное масло в лунном свете.

Зато удалось разглядеть их.

Иф сделал довольно глубокий надрез, полумесяцем огибавший косточку на лодыжке. И заметил там какое-то движение. Слабое биение, которое в любой другой день мог бы принять за напряженную пульсацию в вене. В любой другой день, но только не сегодня, не в эту минуту.

Надрез оказался слишком глубоким. Иф сразу это понял. Руки сильно тряслись от волнения, от желания найти этих. Кожа разошлась с тихим вздохом, как будто всю жизнь ждала, когда будет рассечена и закровоточит. Внутри плоть была морозно-белой, словно кровь на мгновение отхлынула от раны.

В тот момент он все и увидел.

Ужас ледяной хваткой стиснул сердце. Это явно было в его теле. Пировало им. Обвило кости, точно колючая проволока бейсбольную биту.

Но вслед за ужасом пришло странное облегчение. Он не ошибся. Все было так, как обещал Шелли. Никакое это не безумие.

– Шел? – Он закашлялся. Привкус карболки скользил по языку, втекал в пазухи носа и легкие, проникал в кости, пропитывая их мягкую сердцевину горечью гудрона. – Куда ты уходил?

– Я все время был тут, друг. Ты не помнишь?

– Угу, – только и ответил Эфраим. Теплый, похожий на слизня сгусток скользнул по его губам и с влажным шлепком упал на ковер из сосновых иголок. Эфраим не знал, что это было, и знать не хотел.

– Ты видел его, Иф?

– Угу.

– На что оно похоже?

Эфраим заметил это лишь мельком. Оно оказалось толще, чем мальчик предполагал. Толщиной с китайскую лапшу. А голова – он отыскал голову – разделялась на четыре отростка. Те выглядели податливыми, но хищными, как лепестки лотоса или голова змеи, готовой к броску. Существо увернулось, будто дождевой червяк, когда, вырвав пучок травы, находишь его в темном суглинке. Извиваясь, длинное тело зарывалось в слои мышечной ткани.

– О нет, не выйдет, – прошипел Эфраим.

Он сунул кончики пальцев в рану и принялся там шарить. Нащупал косточку на лодыжке, холодную, точно кубик льда. Пальцы сомкнулись вокруг червя – Иф был в этом уверен… Почти уверен. Приоткрытые края разреза были податливыми и скользкими от крови, которая все еще текла.

Эфраиму удалось совсем чуть-чуть вытянуть это. Ленточку спагетти, сваренную до идеального al dente («на зубок», как сказала бы его мать) – мягкую снаружи, но с тонкой твердой сердцевиной. Бывают ли у червей шипы? Возможно, у этого есть.