И, уже прыгая вниз по ступеням, крикнул:

— Одну минутку, реб Йегошуа!

Однако эта «минутка» затянулась на целых полчаса. А когда у реб Йегошуа Цейтлина уже кончилось терпение, реб Мордехай взбежал вверх по ступенькам к своему гостю, весело вытирая горячий пот со своего заросшего лица.

— Ну, — сказал он, показывая в улыбке полный рот белых зубов, — вот я и выполнил ради разнообразия заповедь о выкупе пленных, хотя, между нами говоря, особо жалеть этих «пленных» было нечего, они совсем не «бедняжки»…

На вопрос, что же произошло, реб Мордехай, пребывавший в приподнятом расположении духа, рассказал, что это еврейские извозчики из Кайданова — местечка, расположенного в паре десятков верст отсюда… Тамошний польский помещик позавчера посреди бела дня отправил своего приказчика с несколькими гайдуками верхами, чтобы они согнали крестьян на какую-то неотложную работу, для которой не хватало рабочих рук. Те «перестарались» и вместе с крестьянами принялись гнать заодно и местечковых евреев, всех евреев, находившихся на рынке: извозчиков, мясников, носильщиков. Сначала евреи кричали, бесновались, вопили, что они не крепостные и бесплатно работать не будут. Это против закона… Но гайдуки, мало интересовавшиеся законом, начали бить евреев нагайками. А извозчики и мясники, представьте себе, не дали себя в обиду. Они стащили гайдуков с коней, отобрали у них нагайки и этими нагайками хорошенько всыпали по мягкому месту и помещикову приказчику, и гайдукам. Они пороли и при этом напевали, как меламеды, которые порют мальчишек-шалунов: «Прислужнички, прислужнички пусть знают, что евреи больше не подчинены пану, а только государству, только великой императрице!»

Придерживая парадные штаны обеими руками, приказчик бегом вернулся во двор помещика и рассказал пану всю эту историю. Тогда помещик вскипел, велел запрягать карету четырьмя лошадьми и помчался просить помощи у минской милиции, крича, что жидки в Кайданове устроили бунт, избили его служащих и ругали ее величество императрицу… Вот их и привезли сюда закованными в кандалы, бунтовщиков в дырявых сапогах, обернутых мешками. Этих ха-ха-ха хи-хи-хи!

— Ну-ну! — забеспокоился реб Йегошуа Цейтлин. — Тут совсем не над чем смеяться.

— Ах, — сказал реб Мордехай и вытер с шеи пот, — не принимайте это близко к сердцу, реб Йегошуа! Их уже освободили. Они сейчас отправятся домой обедать. Вы слышите, как галдят их жены? Это они греются у огня и рассказывают друг другу о чудесах, которые здесь с ними случились.

Реб Йегошуа Цейтлин неуверенно пожал плечами:

— Освободили, говорите? Так быстро?

— Ах, реб Йегошуа, несколько рублей могут все ускорить, когда надо. Только что сюда прибыли свидетели из Кайданова. Писарь уже протокол составляет, но не на евреев, а на помещика. Он и его прислужники малость перегнули палку и повели себя, считай, как самодержец по отношению к горожанам, которые не находятся под его властью…

Реб Мордехай не переставал потирать от удовольствия свои здоровенные лапищи:

— Ах, ах, реб Йегошуа, я радуюсь за моих евреев, живущих в моих местах. Здесь уже пахнет Лепелем и Витебском… Это тебе, пан, не Подолия! О Польше и говорить нечего. Там разве евреи осмелятся выступить против конных гайдуков с арапниками? Разбегутся, как мыши. Страх прежних времен все еще у них в крови. Все от мала до велика там еще боятся помещиков и их диких безумств. Там еще до сих пор могут отобрать у арендатора несовершеннолетнего сына и крестить его в наказание за то, что отец не уплатил несколько десятков злотых аренды… Там помещик может загнать еврейских женщин на дерево и заставить их оттуда кукукать, как кукушек, стрелять в них дробью, а потом платить деньгами за раны…

Реб Йегошуа Цейтлин нахмурил брови и принялся беспокойно расхаживать по комнате.

— Я все еще не вижу, реб Мордехай, чему тут радоваться. Пока бумага про этого Кайдановского помещика дойдет до Петербурга и пока расследуют все это дело, тот же самый помещик со свету сживет тамошних евреев. Он их искоренит… Он их…

— А они ему не дадут этого сделать! — перебил его реб Мордехай. — Они не позволят, реб Йегошуа! А то? Может быть, его, свинью эту, еще и по шерстке гладить? Наступают другие времена. Помещики в Белоруссии все еще не могут отвыкнуть от своих неограниченных прав, а точнее — от беспредельного беззакония. Это у них как отрыжка от плохо переваренного свиного сала… То, что еврейские извозчики выступили против него и выпороли разъяренных гайдуков, — это признаки времени, реб Йегошуа, признаки времени…

Йегошуа Цейтлин сделал удивленное лицо:

— Что вы, собственно, имеете в виду под признаками времени?

— Я имею в виду, — объяснил реб Мордехай с загоревшимися глазами, — я имею в виду, что еврейская жизнь в России начинает налаживаться, она становится ярче. То есть уважение евреев к себе самим пробудилось, и евреи протирают глаза, пытаясь понять, где они и что они на этом свете…

— Мой дед, — заговорил реб Мордехай после минутного молчания, — мой дед, мир праху его, в Лепеле стерпел бы, если бы помещик плюнул ему в лицо. Он стал бы танцевать, как дрессированный медведь, у помещика на гулянке, лишь бы заработать пару злотых. Я в свое время уже простил помещику и его злотые, и его плевки в лицо, лишь бы он оставил меня в покое. Мои и ваши внуки, реб Йегошуа, уже будут за плевки в лицо давать по морде. Они все зубы повышивают за такое оскорбление. Вы слышите, реб Йегошуа? Это первые признаки появления новых евреев, не таких, как наши деды, даже не таких, как мы…

Реб Мордехай вытер слезы восторга, набежавшие на его горящие синие глаза:

— Ах, реб Йегошуа, какое наслаждение видеть, что первые, что зачинатели таких… таких «других евреев» — это простой народ! Не богачи, не ученые, не шелковые жупицы и расчесанные бороды. Для тех ведь все хорошо, лишь бы был мир, лишь бы не бросаться чересчур в глаза помещику, чиновнику, просто иноверцу… Простой, здоровый народ — вот те, к кому обращался праведный Бешт, к кому он посылал своих учеников и свои слова утешения и у кого он получил такой отклик. Вот эти извозчики, эти дорогие простаки, эти золотые невежды, из которых происхожу и я сам, я, большой богач реб Мордехай Леплер, свояк реб Ноты Ноткина. Именно они, и никто другой, первыми поднимают руки в свою защиту, они не позволяют вернуть их назад… Из них, реб Йегошуа, придет Мессия, из них придет Мессия! Бедный и сильный Мессия. Как сказано: «Вот царь твой приедет к тебе, праведник и спасенный он, беден и восседает