«Готовься к худшему, надейся на лучшее», — мрачно процедил Борынец, завязнув в пробке, растянувшейся по Петровке. Ему только оставалось глазеть на пешеходов, которые двигались быстрее, чем лениво ползущие машины, и надеяться, что пробка вскорости рассосется.

Прикрыв глаза, Борынец жал то на педаль газа, то на педаль тормоза, чувствуя себя при этом роботом, который только способен выполнять эти две бесхитростные операции.

«Вот тебе и Москва, — подумал Борынец. — Столица России. Пафос, роскошь, гламур, золотые сортиры, особняки по бешеным ценам. И что? На какой черт это кому надо, если даже дороги не могут нормальные построить? Одни выбоины и сколы. А тут еще эти пробки масла в огонь подливают. В метро, кстати говоря, тоже не пробиться. Там и похуже бывает в часы пик. Хорошо, что мне в метро ездить не приходится. Общественный транспорт толком не функционирует. Этих идиотов, чиновников-транспортников, нужно отправить в Европу, чтобы посмотрели, на каком уровне там все работает. Так разве это поможет? Нет. Будут пропивать командировочные деньги и ходить по магазинам. Это все, на что годятся их протухшие мозги. У американцев мечта как мечта, а у нас что? Разбогатеть и жить в Москве? В этом клоповнике, рассаднике криминалитета? Каждый день находиться в этом масштабном бардаке? Идите вы все! Еще пару лет, поднакоплю деньжат и уеду отсюда в Европу. Буду жить там как человек, а вы ковыряйтесь в своем мусорном баке, только, пардон, без моего участия. С меня хватит. Мне надоело».

Отвлекшись на свои мысли, Борынец зазевался и слегка стукнул ехавшую впереди машину в бампер.

Из старого «опеля» выскочил пенсионер в вельветовой кепке и марлевой повязке. В этом смоге его можно было принять за сумасшедшего маньяка.

— Куда прете? — возмущенно начал пенсионер, не дождавшись даже, когда Борынец выйдет из машины.

— Сотрудник ФСБ, дедуля, — с мрачной веселостью ответил Борынец, показывая удостоверение.

— Хоть папа римский, — парировал старикан. — Мне все равно, откуда вы и куда едете! Полюбуйтесь, что вы сделали с моим бампером!

Борынец, взглянув на бампер «опеля», обнаружил две едва заметные трещины.

— Отец, зачем поднимать шум? Я заплачу.

Борынец был меньше всего расположен к скандалам. Он должен был успеть на встречу с Орбели, поэтому все остальное отошло на задний план. К тому же он не хотел, чтобы случившееся стало известно его шефу. Подумаешь, бампер помял. С кем не бывает?

— Разъездились, понимаешь. Спасения от вас нет, — ворчал старик, миролюбиво поглядывая на пухлый кошелек Борынца.

Борынец отсчитал несколько купюр.

— На дед, купишь себе новый бампер.

На этом инцидент был исчерпан. Взглянув на часы, Борынец выматерился. Он опаздывал, а пробка и не думала рассасываться. Так и простоит здесь до самого вечера, сдвинувшись с места на каких-нибудь десять метров.

Он снова закурил и закашлялся. Дым от горящих торфяников плотно накрыл весь город. И, судя по новостям, передаваемым по радио, ситуация усугублялась. Мировая общественность помогала тушить пожары, но город задыхался в дыму.

«Смертность подскочит в несколько раз, — отметил про себя Борынец. — А власти, как обычно, будут талдычить, что ситуация под контролем. В этом и заключается их функция: твердить, что все хорошо и что с каждым годом жить становится все лучше и лучше».

Когда загорелся зеленый сигнал светофора, Борынец отбросил в сторону мечту о мигалке и нажал на педаль газа. Впереди образовалась свободная прямая, и он с удовольствием протопил, так что «мерседес» рванул вперед, оставив другие машины далеко позади.

— Так вам, гады, — ухмыльнулся Борынец, плотно сжимая руль.

До офиса Орбели осталось всего ничего — каких-нибудь триста метров. Борынец, резво проехав оставшуюся дистанцию, припарковался на свободном месте и вышел из машины, нажав кнопку на брелоке сигнализации. Машина моргнула на прощание фарами и тревожно пискнула.

В фойе Борынца остановил гориллоподобный охранник.

— Вам куда?

— К Артуру Орбели.

Охранник связался с кем-то по рации и, по всей видимости, выслушав чьи-то наставления, кивнул, изменив интонацию голоса до вежливо-угодливой.

— Проходите, пожалуйста. Седьмой этаж. Семьсот пятый кабинет. Как выйдете из лифта, сразу налево.

Борынец и виду не показал, что услышал охранника. Он прошел к лифтам и нажал влажным пальцем на кнопку вызова. Вскоре лифт приветливо дзинькнул, и Борынец зашел внутрь вместе с каким-то толстым бизнесменом, упакованным в дорогой костюм. Он был таким жирным, что казалось, воротник рубашки вместе с галстуком сдавливают ему шею, и что если ослабить этот хват, то рыхлая масса полезет из костюма как тесто. Борынец неприязненно посмотрел на толстяка. Он не любил такую распущенность, считая ее неэстетичной и, что самое главное, очень вредной для здоровья.

Длинный холл седьмого этажа был залит ярким светом энергосберегающих ламп. Плитка под ногами блестела и казалась вычищенной настолько, что можно было увидеть свое отражение. Борынец, гордо чеканя шаг, так, что каблуки туфель отбивали по плитке уверенный ритм успешного бизнесмена, подошел к необходимому кабинету и, взявшись за ручку, потянул дверь на себя.

Он сразу же попал в приемную, где его встретила привлекательная секретарша-блондинка. Борынец посмотрел на нее похотливым взглядом ненасытного самца.

«Неплохо он, наверно, дерет ее на досуге», — подумал Борынец, ощутив прилив зависти и желчи.

Девушка, изобразив деланное смущение, очень внимательно посмотрела на Борынца, должно быть, прикидывая его платежеспособность.

— Здравствуйте!

— Можейко Кирилл Алексеевич, — бодро отрапортовал Борынец, по-свойски подмигнув девушке.

— Проходите, пожалуйста.

Она поднялась из-за стола и открыла перед Борынцом дверь. Он смог воочию рассмотреть ее длинные ноги, а потом посмотрел секретарше в глаза. Она сделала вид, что ничего не заметила.

Навстречу Борынцу вышел смуглый и крепкий южанин, рослый мужчина на вид лет тридцати пяти — сорока. Он энергично пожал Борынцу руку.

Борынца впечатлила роскошная обстановка кабинета, и он подумал, что, наверняка, Орбели очень неплохо живет, раз вся мебель в его кабинете из красного дерева.

— Виски, коньяк? — улыбаясь на все тридцать два зуба, предложил Орбели.

«Металлокерамика и отбеливание», — с ходу определил Борынец, насмотревшийся в своей жизни голливудских улыбок. И как ни парадоксально, но эти прототипы «голливудских звезд» лили потом крокодиловы слезы, когда Борынец прихватывал их за жабры и угрожал тюрьмой. Лучше всего их искреннему раскаянию способствовало одно-единственное слово «конфискация». В тишине оно звучало особенно зловеще, и после его употребления Борынец обычно делал длительную паузу, чтобы жертва могла в полной мере осознать, что произойдет, если она не перестанет упрямиться и не начнет сотрудничать.