— А сейчас? Ты до сих пор с сладком сиропе-тумане или?..

— Нет, туман рассеялся, и я поняла, что на его фоне я обыкновенная клуша, бездельница, которая не знает, чем себя занять…

— Вообще-то, ты — мама!

— …но я знаю, чем хочу заниматься, да только у меня знаний — ноль! Получается, что я как бы развлекаюсь, занимаясь расследованием…

— Ты реально раскрываешь дела, не забывай. Так что, моя дорогая, хвост пистолетом и вперед! Ты видишь, Борис стал тебя поддерживать, а это уже хорошо. Так и тебе будет спокойнее, и ему. У тебя дар! И ты должна развивать его. Потом поступишь на юридический, и жизнь твоя потечет по другому руслу… А Борис тебе во всем поможет.

— Хотелось бы… Вот только меня не покидает ощущение, будто бы Борис… не знаю, как сказать… Будто бы он несерьезно относится ко мне, понимаешь? Просто подыгрывает мне, чтобы у нас наладились отношения и, главное, чтобы быть в курсе моих дел.

— Да хоть бы и так. Он молодец! Он любит тебя, а это главное.

— Ты хочешь поехать завтра в Сосновый Бор?

— Так у тебя же встреча с продюсером?

— Да, точно… Вот сейчас Борис дозвонится до него, и мы с тобой сориентируемся.

Продюсер был не в Москве, но из телефонного разговора с ним Борис узнал, что Лариса Туманова сейчас занята в съемках сериала, которые проходят в павильоне «Мосфильма», и что если Борис хочет с ней встретиться (Борис сказал, что ему нужно поговорить с ней по делу), то он поможет ему в этом, вызовет актрису по телефону, чтобы она подошла к проходной к определенному часу.

— Я думаю, что нам надо подойти туда с Ребровым, — сказал Борис уже Жене, когда она пришла в спальню. Разговаривали тихо, чтобы не разбудить малыша, спящего в своей кроватке. — Ты же расскажешь ему про Сосновый Бор?

— Она вам ничего не расскажет.

— Уверена? — с обидой в голосе спросил Борис.

— Если Алена воровала масло и мясо, то это же как бы тайна… Зачем ее подставлять? Давай лучше договаривайся на послезавтра, на тридцатое, потому что завтра утром мы с Наташей сами отправимся в Сосновый Бор. Возможно, Туманова будет там, и тогда отпадет необходимость встречаться с ней на «Мосфильме».

— Хорошо. Договорились.

— Не обижайся.

— Да я и не обижаюсь. Главное, ты рассказала мне, куда собираетесь.

— Боря!

— Ты позвонишь мне, когда будешь там?

— Конечно! Борис, да не переживай ты так за меня, прошу тебя!

— Боюсь, что не получится… Иди ко мне… — И он нежно привлек ее к себе, обнял и поцеловал. — Ты еще любишь меня?

Она ответила на его поцелуй.

Глава 27

29 апреля 2023 г. Герман

«Галя, мне надо побыть одному», — наконец решился сказать Герман, чувствуя, что еще немного, и он потеряет себя самого.

Эта женщина своей любовью и близостью так сковывала его, что он начал задыхаться, реально. Ему не хватало воздуха, простора, и жаркие объятья Гали становились невыносимыми.

Если первые дни ее пребывания в его доме, в его новой, еще не до конца осмысленной жизни казались ему спасением, то сейчас, особенно после того, как он встретился и поговорил с Равичем, он и вовсе запутался в своих чувствах.

Он никак не мог понять, почему вместо того, чтобы злиться на жену за ее измену, он начал испытывать к ней еще более теплые чувства, жалеть ее, вынужденную вести двойную жизнь. Как если бы она была еще жива и он, узнав о ее измене, боялся потерять ее окончательно. Но потом понял, в чем дело: он же сам теперь изменил ей. Она лежала голая, в холодильнике морга, и обратного пути в жизнь у нее уже не было, а он, Герман, грелся в объятьях ее близкой подруги. Это ли не было предательством? Изменой? Какой-то мерзостью?

Галя — чужой для их семьи человек. И он не собирался впускать ее в свою жизнь. Нет Алены — значит, они будут жить втроем, он и дети. Научатся жить без мамы. Герман будет готовить, убираться, зарабатывать деньги, постарается как можно больше времени проводить с детьми, чаще бывать на даче, даже варенье научится варить.

У них все получится, ведь они живы. Да, они будут грустить и плакать по Алене, вспоминать ее и будут как бы чисты перед ней, ее памятью, потому что не впустят в свою жизнь чужого человека.

Размышляя об этом, Герман, конечно же, лукавил, потому что каким-то участком своего мозга, особенностями своего мужского естества допускал, вспоминая переполненную страстью Галю, что время от времени они все же будут встречаться. Но не у них дома, а у нее. И что ничего преступного, предательского в этом нет.

Но вот сейчас, когда нервы его оголены, когда он так страдает и не может разобраться в своих чувствах и мыслях, ему все же лучше побыть одному. Совсем одному.

К тому же он, сгорая от стыда перед собой же, оставшись один в квартире, снова и снова продолжал играть в убийственную и разрушающую его игру, словно Алена была дома. Он разговаривал с ней, звал то на кухню, то в спальню, задерживался на деталях, мелочах, которые делали эту игру вполне себе реалистичной. То спрашивал, стоя у плиты рядом с закипающим бульоном, солила ли она его, то отвечал на ее вопрос, нет ли у него чего светлого, чтобы закинуть в стиральную машинку, мол, да, сейчас принесу две майки… Приоткрывая дверь в ванную комнату, он спрашивал ее, не забыла ли она полотенце. Она очень часто, принимая ванну, вдруг вспоминала, что не захватила полотенце, и кричала, звала Германа, чтобы он принес его.

«Разговаривали» о детях, он расспрашивал ее о работе, о том, как там поживает ее «любимая» Драконовна, предлагал пойти с ней в кино или просто прогуляться по парку на Воробьевых горах… И вот так, слоняясь по пустой и тихой квартире, вдруг замирал,