знать, что дело это не горело, что за месяц вперед Аленой было все проплачено, оставалось еще две недели до следующего платежа. Разве мог он предположить, что этой женщиной двигало простое любопытство? Что она просто хотела увидеть его, заглянуть в чужое горе, чтобы порадоваться тому, что у нее-то все хорошо, что все живы и здоровы.

Чтобы не молчать и беседой помочь себе сократить путь, Герман начал задавать Тамаре вопросы, ответа на которые она точно не могла знать. Кого она подозревает? Не могла ли Алену убить взяточница-заведующая, у которой «рыльце в пуху»? Что говорят и кого подозревают в коллективе детского сада?

Нет, она ничего не знала, не подозревала. И потом уже сама с той же целью, чтобы не молчать, начала рассказывать о себе, о своем доме, свиньях, курах. Между прочим спросила, не нужны ли ему свежие яйца. Но потом, спохватившись, поняла, что сказала это по инерции, вопрос был неуместен: какие яйца? Разве ему сейчас до этого?

Они въехали в лес и покатили по лесной дороге, вот только тогда до Тамары дошло, почему Герман сказал про навигатор: он же никогда здесь не был!

— Это здесь, сбавьте ход, — попросила она, и машина остановилась возле добротного деревянного дома с верандой.

Герман вышел из машины и осмотрелся. Ни тебе забора, ни огорода, вокруг дома все заросло травой, которая после зимы выглядела пожухлой, мертвой, а молодая еще только начала пробиваться, и едва начинающими зеленеть кустами. Да уж, не очень-то привлекательное место выбрали для свидания Алена с Равичем. Уж ему-то, человеку состоятельному, можно было снять комфортную квартиру или, на худой конец, встречаться в гостиницах, чем кататься сюда, в этот мрачный лес.

— Значит, она снимала эту дачу? — не выдержал он, чем сразу же раскрыл себя.

— Да. А вы, как я понимаю, ничего не знали.

— Нет, не знал, — вынужден был признаться он. — Понятия не имею, что она здесь делала.

— Может, просто отдыхала ото всех? Как Лариса Туманова, актриса. Видите, за соснами красная крыша виднеется? Вот там она живет. Нет, конечно, это не основное ее жилище. Но сюда она приезжает, чтобы побыть одной, отоспаться. Может, и Алена тоже здесь отсыпалась? Я-то брала с нее символическую плату, просто чтобы она присматривала за дачей. Моя сестра живет за границей. Конечно, я была уверена, что Алена снимает дачу для всей семьи. Но теперь вижу, что нет… А теперь вот вспомнила, как она рассказывала, что на даче варит варенье…

— У нас дача в Ховрине, там сад. И это там она варит варенье.

— Поняла.

— Я бы хотел побыть один… там… Вы позволите?

— Да, конечно.

— А где ключи?

— Под крыльцом, в старом башмаке… Увидите.

И Тамара, присев на ступени, достала сигареты и закурила.

Но не успел Герман отпереть дверь, как откуда ни возьмись появились две молодые женщины.

— О! Вот это удача! — воскликнула одна из их, рыжеволосая, улыбчивая. — Надо же, Наташа, как нам повезло и мы застали здесь хозяев!

— В чем дело, девушки? — приподнялась с крыльца Тамара, недовольным взглядом оглядывая незнакомок.

— Да нам ваши соседи сказали, что здесь никто не живет, что дача сдается! Но что хозяев здесь не бывает… И вдруг вы!

— А… — сразу смягчилась Тамара. — Да, сдается. Вам посуточно или…

— Как это — посуточно? На лето, конечно! — отозвалась рыженькая.

— Пятьдесят тысяч в месяц плюс плата за электричество, — не моргнув глазом, сказала Тамара.

— Ого! — воскликнула вторая, миниатюрная блондиночка, присвистнув в удивлении, вероятно, от показавшейся ей слишком высокой цены.

— Но если сразу за три месяца, то, может, скинете?

— Хорошо. Сорок пять в месяц — устроит? — Практичная Тамара, видимо, и не ожидала такой удачи.

— А посмотреть-то можно?

— Можно, конечно. Только давайте примерно через полчаса, сейчас вот человек вещи свои заберет… — Тамара бросила на Германа быстрый взгляд, как бы спрашивая его, хватит ли ему полчаса. Ведь и девушек упускать ей не хотелось.

— Да, мне хватит полчаса, — угрюмо отозвался Герман.

— Это он снимал дом… — пояснила Тамара и отвела взгляд от удивленного Германа.

— Отлично. Мы пока прогуляемся. Говорят, здесь Туманова живет, актриса. Вы знакомы с ней?

Герман уже открыл дверь и вошел в дом. Про актрису он уже не слышал. Пусть женщины поговорят, а ему надо увидеть любовное гнездышко его покойной жены.

Покойная. Успокоилась…

Волна нехорошего, горького чувства вызвала у него реальную тошноту, когда он, войдя в дом, захламленный, неприбранный, увидел лишь убогую гостиную (если ее можно было так назвать) и дальше — тесную спальню с широкой кроватью с примятыми старыми подушками в цветных застиранных наволочках, с комками сбитых сероватых простыней, со свисающим на пол одеялом желтого цвета. И рядом на стуле — аккуратно сложенную простынку (или пододеяльник с детским рисунком). Он уже видел такие простынки…

И вот здесь бывала Алена? Чистюля, каких свет не видывал!

И вдруг его фантазия подарила ему еще один, спасительный вариант: а что, если эту дачу Алена снимала не для себя, а для той же Галины!

Вспоминая, какой была с ним недавно Галина, ее темперамент и ненасытность, он так четко представил себе на этой несвежей постели именно ее, голую, влажную от пота, что вздохнул с облегчением. Ну конечно! И с чего он взял, что здесь была Алена? Она не такая! Равич уж точно не согласился бы на это убожество и грязь. Но тогда еще один вопрос: зачем было Галине принимать здесь любовников (у нее точно был не один, в этом Герман был уверен), когда у нее есть своя квартира? Да, может, как раз потому, что ей не хотелось впускать в свой дом каких-то случайных мужиков. Да, именно так все и было!

В сущности, он был уже готов покинуть этот дом, тем более что ничего, что могло бы принадлежать Алене, он не обнаружил (ни женских шлепанцев, ни одежды, никаких дамских штучек, косметики, ни халата в маленькой душевой комнате, разве что старые запыленные бутылочки с остатками шампуней), как вдруг понял, что его раздражает.