Хвалить надо. Похвала дает крылья. Котам тоже.

Бродяга фыркнул и заурчал. Казалось, мурлыканье его вошло в существо Рины сквозь спину и наполнило душу треском костра у моря. Как там, в Италии. Когда не о чем было беспокоиться, и время замерло. Не важно, в какой петле.

Резкий гудок заставил Рину вздрогнуть: на междугородную трассу летел предрассветный турист. Девушка посторонилась и посмотрела назад: над морем искрились огни города Карталя. Алупка.

"Нью-Йорк". Рина фыркнула. В наплыве адреналина и не то покажется.

До Симеиза, где стоит Академия, всего шесть километров. Городок под горой Кошка. По всему телу пробежала дрожь, и Рина сощурилась мечтательно. Неужели она попадет туда, где проходило каждое лето детства?.. Скала Дива, Лебединое Крыло, таинственная вилла «Ксения», где по легенде, жил призрак… Аллея Аполлонов. Глициния. На которой в детстве на нее напали муравьи, когда хотела покачаться на лиане…

И это было в другом мире. Другом времени. Любопытно, какой теперь год, вообще. И может ли Пьерито перемещаться между временами тоже?.. Видимо, да. Раз побывал в ее ветке времени. Как это возможно?..

Ароматный, но холодный ветер с моря подул неожиданно, вжимая капюшон в левую щеку и прикрывая глаз. Рина мотнула головой.

— Осторожнее, — возмутился Бродяга, вонзая коготки ей в плечи. — А то слезу.

— Прости, — спохватилась Рина. — Послушай, Бро…

— Сократили-таки, негодяи… — кошак легонько хлестнул Рину по щеке хвостом.

— Ой, перестань, а… Думаешь, раз Перри побывал в моей ветке времени, то он может перемещаться и в петле времени? Не только по картам Гугла?

Бродяга не ответил. Он думал. И мурчал старательно. Рина ждала.

— Как я уже говорил, — зевнул кот наконец, — возможно все. А что точно — только он тебе и может сказать.

Рина вздохнула. Надо было требовать перенестись в девятнадцатый век… Наверное… Хотя от жизни не скрыться ни в одном из времен или миров. И это правда.

Рассветный луч скользнул по глади моря. И из-за веток выглянул знакомый минарет. Старой виллы с привидениями.

Пришли. Симеиз. Академия Рыжих Красавиц. Рина дотронулась до волос под капюшоном. Огненно-рыжая прядь выпала на плечо поверх черного хвоста Бродяги.

* * *

— Море! — упоенно крикнула Рина горизонту. — Не думала, что так по тебе скучала!

Бриз развевал ее волосы, румянил щеки косыми лучами рассвета, волны играли в босых ногах…

И ей казалось, что из глаз вот-вот брызнут слезы. О нерасплаканном. О детстве, о всем том, что необъяснимой границей оставлено в прошлом. О той жизни, которой, кажется, и не было.

На это море, в это место, недалеко от скалы Дивы, на пляж Фрегат, приходили они каждый день отпуска. Папа и брат плавали к скале за крабами и рапанами, а в теплые вечера над лунной дорожкой дружными компаниями друзей и семей они чистили и ели мидии, а еще огромные двенадцатикилограммовые арбузы, и ничего в жизни больше не требовалось. А она, маленькая девочка, собирала на берегу омытые морем круглые осколки бутылок, похожие на изумруды, синие и зеленые, и зарывала их под скалой в укромном месте, словно клад. А потом папа оперся на скалу над ее головой, когда она пыталась отыскать свой клад перед отъездом и нащупывала только ракушки. И вспоминала судорожно, как некий мальчишка рылся под этой ее скалой. Наверняка отрыл сокровище и забрал… И кусок песчаника из-под папиной руки обвалился, и потом боль в затылке, и мамины причитания и ругания папы, пока обмывали ее голову в море… И как она научилась плавать под водой и с восторгом запоминала тот август. Как они ходили ночью на гору Кошку и смотрели на ночной город. Как папа учил созвездиям, прячущимся за горизонт в море. Как мечтала однажды тоже оплыть Диву кругом, как взрослые. И доказать, что может, что никакая она не слабая, не мелкая, что она все может. И трепетно ждала, когда вырастет. Но когда выросла… та жизнь сделалась сном. Словно ее не было. Словно это был фильм. Который она просто посмотрела, а теперь — титры, и пора выходить из кинотеатра. Рине часто казалось, что она и не была ребенком никогда, а родители теперь — это совсем не родители тогда. Это страшно. Так повзрослеть.

Рина сглотнула. Она знала, что у других людей в жизни происходят проблемы куда большего масштаба.

— Бродяга, я бы хотела быть несчастной, а не счастливой, — шмыгнула девушка носом.

Кошак отвлекся от утреннего умывания подальше от коварных волн, в которых увязла Рина.

— Несчастной, и вопреки всему, счастливой. А не счастливой и, вопреки всему, несчастной. Потому что в последнем случае даже нет права пострадать…

— Рина, не глупи, — мотнул Бродяга головой и одним глазом засмотрелся на приземлившегося у прибоя баклана. — Это у тебя просто депрессия.

— Да, — отвернулась Рина. — Просто депрессия. Просто заклятие. Просто я никогда и никому не покажу свою слабость. Потому что… у всех слишком много проблем, более серьезных, чтобы еще тревожить своей ерундой. Но, пока я не покажу, пока кто-то меня не обнимет, все еще готовый улыбаться той настоящей мне, что прячется внутри, до тех пор я буду в депрессии. А я не покажу. Может, у меня и не тысяча лиц, но…

Рина