мере, думал, что пытается, но сон окутал его – он услышал, как Ши прошептала его имя.

Укутанные сизой дымкой, они спали, сами не желая того.

Так и принесла их Арафель и нежно уложила на папоротник.

– Они невредимы, – сказала она их отцу. И сердце ее сжалось от боли при виде того, как годы обошлись с этим человеком. Но больнее всего было ей видеть его испуг и то, как он побежал и упал на колени рядом с детьми, как он поднял их, спящих, на руки и обнял, прижав к себе, словно к нему вновь вернулась оторванная часть сердца. Арафель, скрестив ноги, опустилась на землю, чтобы не смотреть на него сверху вниз, и задумчиво оглядела их всех троих, пока Киран приходил в себя.

– Они спят, – заверила она его, ибо он мог превратно истолковать этот сон. – Так проще было их принести сюда.

– Арафель, – промолвил он, прижимая к сердцу своих детей, две золотые головки, спрятавшиеся под его русой бородой. Слезы струились по лицу Кирана. Годы проложили глубокие морщины вокруг его глаз. Он налился тяжелой мужской силой, и все же его руки держали свою ношу так нежно, что он не мог помять бы и цветок.

Так быстро летели годы. Всякий раз как она видела его, что-то в нем менялось, и казалось, жизнь все больше и больше подчиняет его себе.

– Они так выросли, – кивнула она в сторону детей.

– Да. Они растут. – Боль исказила его лицо – давно удерживаемое страдание, которое он привык терпеть. – Я так надеялся… я думал о тебе… вся моя надежда была лишь на тебя… я уповал, что они с тобой.

– Со мной. – Арафель приложила руку к камню на своей груди. Взгляд Кирана зиял, как рана. – Нет. Ты ошибаешься, человек.

– Я знал, что ты не причинишь им вреда. Нет, никогда.

– Или увлеку их в чащу. Или без твоего ведома уведу их в Элд.

– Так где же они были тогда? Заблудились? Всего лишь заблудились?

– О, человек, человек.

– Я боялся, вдруг я уже так погряз в миру, что ты не расслышишь мой голос, – сказал он.

Слез уже не было у него на глазах, но боль разливалась повсюду. В нем ощущались одновременно гордыня и смирение, и это печалило ее еще больше, чем слезы.

– Ты не понимаешь, – промолвила она. – Я всегда слышу твой голос.

– И никогда не приходишь.

– Время… оно иначе течет для меня. Сейчас я смогла прийти и оставила все… О, поверь мне, мой добрый друг, – приходишь ты или уходишь, ты никогда не идешь по Элду в одиночестве.

– Многие годы я мечтал хоть о слове, – простосердечно признался он, нахмурив брови. – Хотя бы о слове, если нельзя просить о большем. – Он нежно поворошил детские волосы, опустив голову, и вновь открыто взглянул на Арафель. – Но теперь мне не о чем просить. Это все, о чем я мог мечтать.

– Ты звал меня иначе на этот раз. И я почувствовала это. Ах, Киран, как я бежала, как бежала. Мне всего не передать тебе, нет, не сейчас. И не думай, что твое появление мне безразлично.

– Значит, им грозила опасность.

– Они справились с ней гораздо лучше, чем многие другие. Они многое унаследовали от своего отца. – Она увидела, как снова в Киране вспыхнул страх, и прикоснулась к его руке. – Глупая русалка – они опаснее всего для детей. Держи их подальше от леса. И сам… о, мой друг, не надо больше ходить в лес. Лучше я сама приду к тебе. Жизнь его стала темнее, чем прежде, и многое в нем изменилось.

Он всегда был прозорливее многих. Страх просочился туда, где раньше таилась боль.

– Что изменилось?

– Не место здесь говорить об этом. Чу, Бранвин зовет.

– Бранвин. – И тысяча забот нахлынула на него, углубив морщины на лице. Он обнял детей и попытался встать, но Арафель была проворнее и положила руку на его плечо.

– Позволь мне взять девочку, – промолвила она, – и пойдем со мной.

Он передал ей дочь, и Арафель взяла ее в свои объятия, укрыв плащом, Киран же взял сына и встал.

Это был легкий полет меж тенями, мгновенное перемещение. За дымкой тумана возникли стены Кер Велла и выступили из сумрака на дневной свет.

– Вот они и дома, – промолвила Арафель, а дети уже начали тереть глаза руками, словно просыпаясь от обычного сна. Она поставила Мев на ноги, поддерживая ее, и посмотрела ей в лицо.

– Все в порядке?

Мев моргнула и сонно кивнула. И Келли проснулся и обнял отца за шею, когда Мев, увидев сразу и отца, и свой дом, кинулась к нему с распростертыми объятиями.

– Они знают, что я – Чертополох, – промолвила Арафель, начав растворяться в ночи своего мира. – И это к лучшему.

– Возвращайся! – крикнул ей вслед Киран.

Она помедлила, наполовину озаренная солнечным светом.

– Возвращайся скорей.

– В Кер Велл? Хорошо, если ты хочешь. Я приду сегодня… Да, я приду. Пора. Жди меня на восходе луны.

Дети не успели моргнуть, как она исчезла, и они тут же затараторили о водных лошадях и речных русалках, о лесных тропах и чудесных избавлениях. И Арафель продолжала их слушать, удаляясь своими путями.

– А потом она велела ей уйти обратно, в реку, и мы испугались, вспомнив, что ты говорил нам о незнакомцах, – рассказывала Мев отцу. Слова застряли у нее в горле, когда она вспомнила о том, какой ей был предложен выбор, ибо он слишком глубоко запал ей в душу, был слишком черен и слишком велик для ее маленького сердца, чтобы говорить об этом кому-либо, а менее всего тем, кого она любила. Но так или иначе, она добралась до конца своего рассказа, упомянув и имя существа; и Келли поведал то же самое. Но Мев теперь стала другой; она уже никогда не сможет быть такой, как была, – узнав, что такое выбор; и Келли уже никогда не будет прежним; и она поняла это, глядя на своего отца, и испугалась, но в душе знала, что поступает верно. Она выросла совсем не так, как того ждала, но об этом нужно было молчать.

И Киран, не будучи слепым, увидел, как тайны свили свои гнезда в его детях.

– Вы были с Ши, – промолвил он и почувствовал прилив отчаянной ревности к тем, кого любил больше всего на свете. – И ваши рассказы не для простых ушей. Есть такие, кого вы можете напугать ими, понимаете? Будьте мудры и молчите об этом. – И он взял их за руки и повел к воротам Кер Велла.

И со стен затрубил рог, будя эхо в холмах. Потерянные были найдены, и все ушедшие на розыск могли вернуться из лесу домой. И вслед за эхом послышались звуки других рогов из леса и