– А в чем суть теста, о котором говорил капитан?

– Суть в том, чтобы выявить больные места твоей психики – узнать вещи, которые могут не просто вывести тебя из равновесия, а ставят под угрозу целостность твоей личности… в общем, не самое приятное времяпрепровождение на свете.

– Разбор моих шкафов в поисках скелетов, – подытожила писательница. – Должно быть, когда мы улетим отсюда, я буду настоящей бодхисатвой…

– Никогда не слышал такого определения, – заметил док.

– Ну, если в двух словах, бодхисатва – это такой Будда, который может жить среди людей, не теряя первозданной духовной чистоты.

– Это какая-то религия? – уточнил врач.

– Как по мне – это скорее смесь философии и психоформирующих практик. Но некоторые в самом деле считают буддизм религией.

– Никогда толком не понимал, что такое религия…

Впрочем, обсудить это им помешало появление специалиста по ИИ и синкретическим формам разума. Тот выглядел и чувствовал себя виноватым, хоть Эос и не могла разобрать, что конкретно его беспокоит.

– Одиннадцатый дико извиняется, – подал голос Широ. – Но последние дни он так напряженно работал, что опять потерял способность мыслить словами и воспринимать устную речь…

– Я уж вижу, – вздохнул док. – И, конечно, до окончания проекта ему лучше не выходить из этого состояния?

И к писательнице пришло парадоксальное осознание того, что вопрос был озвучен исключительно затем, чтобы она могла его слышать. В то же самое время между киборгами шел обмен мысленными образами, которые зачастую не были связаны с какими-либо сенсорными формами.

Одиннадцатый беспомощно развел руками и кивнул.

– Интересно, а я смогу научиться общаться настолько невербально? – протянула она, задумчиво переводя взгляд с одного на другого.

– Скорее всего, но должен тебя предупредить, что это очень неприятно и вообще вредно для психики.

Одиннадцатый согласно кивнул.

– Мне бы хотелось составить собственное мнение на этот счет, – заявила Эос.

– В любом случае нам сейчас не до того, – отмахнулся врач. – Если тебе так нужны неприятности, можешь пройти для начала тест.

– Что я должна делать? – уточнила писательница.

Одиннадцатый жестом поманил ее к себе и так же жестом попросил нагнуться.

«Какой он все-таки маленький, даже по сравнению с остальными… – невольно подумала Эос. – Я бы даже сказала, щупленький. Глаза в воздухе, да и только! Но какие невероятные пронзительные глаза…»

Одиннадцатый смущенно улыбнулся, явно уловив ее чувства.

– Ничего особенного, – буркнул док. – Всего лишь патологические условия физического развития. Постарайся ни о чем не думать.

– А разве это возможно? – фыркнула Эос, в то время как безмолвный специалист коснулся кончиками пальцев ее висков и прижался лбом к ее лбу.

И сразу вслед за тем в мозгу писательницы словно прорвалась плотина, и бесконечным потоком хлынули воспоминания о ее прошлой жизни: все то, от чего она так старалась отгородиться, все то, что ей так нравилось, и все то, что она так любила, – все то, что она не увидит уже никогда-никогда-никогда! Это причиняло боль, по сравнению с которой самые печальные и неприятные события ее жизни казались сущими пустяками. И все же все это у нее было, а значит, ей есть чем гордиться…

На этой позитивной ноте в ее мысли ворвалось отчаяние, идущее откуда-то извне. Эос не помнила, как закрыла глаза, но зато теперь четко осознавала, что, чтобы понять, что происходит, нужно их открыть.

Маленькое тельце Одиннадцатого сотрясалось от рыданий.

– Господи! – выдохнула писательница. – А ты-то чего… то есть вы-то чего так расстроились? – и тут же вспомнила, что слов он сейчас вроде не понимает…

Она приобняла страдальца за плечи и попыталась сосредоточить на нем все сочувствие и участие, на которые только была способна.

Отклик последовал не сразу. Эос ясно видела, как бьется ум собеседника, пытаясь подобрать подходящие определения. Его желание собраться с мыслями было таким сильным, что он достаточно быстро начал выуживать из студенистого моря непривязанного мышления отдельные слова.

«Я так… сильно… хочу… – услышала она его голос в своей голове, – поговорить с тобой… – Он болезненно наморщил лоб. – Так нужны… подходящие формулировки…»

– Давай так попробуем, – предложила Эос, нежно касаясь губами его лба, чтобы успокоить хоть немного. – Ты подумаешь мне о том, что тебя беспокоит, а я попробую сказать, как это называется.

Тот ничего не ответил, лишь огромные ясные и такие печальные глаза смотрели на писательницу с невыразимой тоской.

– Он тебя понял, – хмыкнул док. – А я уже сообразил, что случилось. Это плохо…

– Насколько плохо? – беспокойно уточнила писательница.

– Настолько плохо, что он, скорее всего, вообще не способен работать с тобой, – отозвался врач.

И Эос чувствовала, что Одиннадцатый не может отрицать справедливость его слов, но в то же время, вопреки всякому здравому смыслу, отчаянно не хотел в это верить. И ей тоже отчаянно захотелось не отпускать от себя эту крошку обратно в мир безвкусных соображений и холодных формул.

– А давеча вы говорили, что я с шефом не смогу работать… – насупилась писательница.

– Ну, говорили, – пожал плечами док. – И до сих пор утверждаем, что условия для работы у тебя получаются не самые лучшие. Зачем вообще тебе нужно постоянно рисковать?

– Разве потребность сохранять целостность среды, в которой собираешься обитать, не является естественной? А для любой женщины среда – это прежде всего ее отношения с окружающими…

– Ну, если с этой стороны посмотреть, – покосился на нее док. – Валяй – действуй. Мне даже интересно посмотреть, как ты собираешься с Одиннадцатым договариваться. Похоже, что общение с женщиной сильно расширит наш кругозор…

Эос хотела было сказать, что для человека, давшего клятву Гиппократа, док слишком циничен, но подумала, что в сложившейся социальной ситуации тот мог ее и не давать. Тем более что уже в ее время традиционная клятва вызывала множество нареканий в обществе. Поэтому она просто повернулась к Одиннадцатому и ответила ему такой же печально-смущенной улыбкой, как та, которой он ее приветствовал.

Словно в ответ в ее голове возник до боли знакомый образ любимого лакомства.

– Мандариновый пирог? – несколько озадаченно уточнила писательница.

Одиннадцатый кивнул. Зрительный образ медленно истаял, остались только вкус и запах, да такие отчетливые, что ей захотелось есть. Вслед за тем исчез и запах.

– Да, это был очень вкусный пирог… – тоскливо вздохнула Эос.

Собеседник улыбнулся и принялся перебирать отдельные аспекты этого ощущения – то, что иногда называют нотами или…