Когда способность соображать проснулась и осторожно постучалась в висок, Эрей понял, что они вернулись. И вернулись до боли вовремя.

– Мама! – позвал Рад вдовствующую королеву, застывшую на троне. – Что здесь происходит, мама?

– Коронация вашего младшего брата, государь, – вполголоса проговорил Эрей, занимая позицию за спиной мальчишки, готовясь и к обороне, и к немедленному отступлению.

Рад гневно поискал глазами брата. Эрей указал рукой на смешавшийся строй вельмож Совета, и пытавшийся скрыться за богатыми плащами принц тотчас стиснул зубы и сделал шаг вперед.

В зрачках Линара что-то угасало, неуловимое, жестокое, и вместе с этим слабым блеском таяла его уверенность в себе и понимание законов мира, так удивившее Совет, познания, необъяснимые для семилетнего ребенка. Должно быть, во всей зале не нашлось человека, пропустившего взглядом Линара.

Кроме мага Эрея Темного. Тот смотрел на тень несостоявшегося узурпатора. Тень стремительно уменьшалась до нормальных размеров. Тень снова походила на мальчика семи лет от роду.

– Рад! – разрыдалась, наконец, королева и кинулась к спасенному сыну. – Мальчик мой, сыночек! Живой!

Все тотчас смешалось, все загалдели, кинулись к Раду, забывая про Линара, замельтешили…

Два взгляда застыли, скрестившись над всеобщим гвалтом. Два тонких взгляда, острых, как клинки мечей.

Два брата, не отрываясь, смотрели друг на друга. Молча расставляя все камни по местам.

– Мама! – звонко выкрикнул Рад, и хор поздравлений и славословий умолк, точно мир оглушило. – Познакомься, мама, это маг Эрей Темный. В прошлом рыцарь Шарно Э’Вьерр, спасший деда, восемь дней назад спасший меня, а отныне – мой советник и опекун. Что же ты молчишь, улыбнись ему, мама!

Улыбку королевы Сильвы маг запомнил. Так улыбаются на эшафоте жертвы своим палачам. Впрочем, уже через пять дней Сильва благословила выбор сына, доверив магу спасение столицы от хээн-га, кошмарного оленя, явившегося за сердцем ее мужа. Государыня так никогда и не узнала, какой ценой был остановлен хээн-г, и до самой своей смерти доверяла советам темного мага, редко слушая Белое братство.

Что до Линара, все постарались забыть о преступной поспешности Совета, как-то вдруг, нежданно для себя решившего короновать семилетнего принца в обход всех законов. Все, кроме самого Линара, успевшего познать тяжесть короны на голове и войти во вкус.

Все, кроме мага Эрея Темного, чуявшего пробудившуюся в принце Силу.

И кроме государя Рада, отказавшегося заковать брата в серебряные цепи и выслать в Святую Венниссу без права возвращения в Ферро.

«Жаль, – в который раз подумалось Эрею, – как жаль, что люди просят совета, чтобы не следовать ему. Эдакое неуемное любопытство плюс желание во всем поступать по-своему. Люди даже в импровизациях предсказуемы, Княже!»

Он добрался до своих покоев. В его любимом кресле мирно спал паж, подмяв под щеку конверт с печатью Императора. Маг знал, что в нем приказ явиться по прибытии в любое время суток, а потому не стал тревожить мальчика и обошел его широким полукругом, бормоча под нос:

– Как прикажете, государь, разумеется! Уже бегу.

Тихонько приоткрыв дверь спальни, Эрей скрылся в ее темноте. Вдоволь напарившись в ванне с отваром из болотных трав, он полистал «Кодекс ритуалов» и к рассвету провалился в глубокий сон без сновидений.

А наутро, как ни в чем не бывало, спустился к завтраку.

Императрица обрадовалась ему, как отыскавшейся игрушке, подскочила с места, роняя стул, захлопала в ладоши, но под изумленным взглядом Линара и гневным окриком мужа застыла и чинно, в соответствии с этикетом села и уставилась в тарелку. Лишь в быстрых взорах Рандиры, исподтишка бросаемых на мага, читалась неподдельная радость и облегчение. Государыня улыбалась и сияла, будто получила, наконец, поддержку, о которой молила небеса.

Это настораживало, хотя Рандира всегда недолюбливала Линара.

Император, хмурясь, осмотрел мага с головы до пят, убедился, что от него и не пахнет уже дальней дорогой, скривился еще больше, изо всех сил изображая раздражение, но было видно, что Рад фальшивит и доволен его возвращением. Эрей дернул щекой.

– Явился, не запылился, – буркнул Император, нарочито медленно пригубив вино и обращаясь в основном к брату. – А спросишь, где его черти носили, отмолчится, притворяясь статуей.

Маг дождался, пока слуги принесут столовый прибор и без дозволения государя сел одесную.

– Как вас любит сестра! – сказал ему Линар, сама любезность. – Какие разительные перемены! На твоем месте, бесценный брат, я бы призадумался.

– Призадумайся на своем, не помешает, – жестко ответил Рад, и Линар с легким поклоном признал, что шутка вышла неудачной.

Рандира покраснела, кляня себя за несдержанность, но гордость снова заставила позабыть этикет:

– В моей стране не принято лицемерить в присутствии вернувшихся из странствий друзей. В Инь-Чиане не стыдятся радости.

– Я полагал, ваша страна – это Империя, прекрасная сестра, – с улыбкой парировал Лин и промокнул губы салфеткой.

Эрей спокойно наблюдал. Младший брат Императора вышел к завтраку в сером камзоле, расшитом серебром. Под предлогом хорошего тона на нем не было ни единого золотого украшения, даже любимый перстень с рубином принц оставил в шкатулке. Впрочем, не было на Линаре и серебра, лишь крохотная серьга в левой мочке – слеза топаза в кружеве пресветлой руды. Слишком мало, чтоб оказать воздействие, жалкая попытка обмануть судьбу; впрочем, начало было положено.

– Твои воины примут участие в турнире? – спросил Император, когда слуги вновь наполнили бокалы.

– Я похож на глупца? – возмутился Лин. – Ввязаться в свару между Ферро и Сельтой? Упаси меня Единый! Да и не сдюжить моим молодцам против твоей хваленой Роты.

Принц кривил душой. Еще недавно его личная гвардия была лучшей на Светлой стороне и могла потягаться с армиями иных стран. До тех самых пор, пока молодой, честолюбивый Гонт не взялся за дело. И у Линара чесались руки испытать новоявленную Серебряную роту, доказать, что он по-прежнему лучший, а юный выскочка – не соперник в великом искусстве стратегии.

Впрочем, он был не только хороший воин, он был политик – не из последних в Хвиро – и твердо следовал старинному правилу: двое дерутся, третий делает выводы.

Эрей то и дело ловил себя на том, что бесцеремонно разглядывает этого странного человека.

В четырнадцать Лин поднял первый бунт против всевластия брата. Его жертвой стала любимая гончая Рада, безжалостно растоптанная копытами разгоряченного коня. Наученный жизнью молодой король охотился редко, подчиняясь лишь церемониалу встречи посольств, поощрявшему подобные забавы. И гончие для таких безнадежных случаев подбирались особые. Еще щенками они забирались от матери и отвозились лично Эреем в дубраву на прокорм хээн-гу. Те кутята, что исхитрялись выползти до рассвета к сторожевому дубу у тропы, до конца дней своих помнили дух абсолютного зла, скрытого в обыкновенном олене. Вместе с запахом крови растерзанных братьев они впитывали знание, что внешность бывает обманчива, и обретали чутье на Тень, как тело обретает иммунитет к болезням. Эрей вводил им сыворотки, подсыпал в корм различные яды, насылал мороки, он готовил их, как иной полководец готовит бойцов к грядущим битвам. И те псы, что выживали к концу обучения, становились незаменимыми сторожами, люто ненавидели темных магов, но Рада, извечного заступника и кормильца, обожали до судорог.