Крейсерская скорость по ровному грунту – восемь лиг в час, значит, эта консервная банка покрывает почти восемнадцать километров. Может, при жизни позапрошлого императора это и считалось внушительным показателем для доспеха такого класса, но сейчас… Гримберт, несмотря на онемение, вызванное нейрокоммутацией, ощутил на своих губах кислую усмешку. Эта бочка не выиграла бы гонку даже среди куда более тяжелых машин. А ведь ее ходовая еще прилично изношена и требует ремонта. Дай Бог делать по десять километров и не растерять по пути все заклепки…

Инспекцию орудийной системы он малодушно оставил напоследок. Как отчаянно проигравшийся барон мучительно тянет с подведением карточного счета, точно зная, что ничего хорошего тот для него не несет.

Должно быть, его разочарование рыком двигателей прорвалось наружу, потому что Берхард отступил на несколько шагов. Вооружение не просто устарело, оно настолько не соответствовало классу доспеха, что переводило его из разряда пусть и устаревших штурмовых единиц в группу огневой поддержки.

Две полуавтоматические пушки калибром один и восемь дюйма были расположены весьма удачно, на плечевых шаровых установках по бокам от шлема, но на этом, пожалуй, их достоинства и заканчивались. Гримберту не требовалось переводить дюймы и граны в привычный ему аккуратный язык имперской системы счислений, чтобы оценить их возможности, баллистические показатели этих архаичных орудий были ему знакомы и не вызывали ничего, кроме раздосадованного вздоха. Крайне посредственное бронепробитие, неудовлетворительная дальность, проблемы с точным наведением. Этими трещотками впору разгонять ворон на крестьянском поле, а не проламывать вражескую броню.

Вспомогательное вооружение состояло из четырех пулеметов калибром в три линии, установленных попарно в двух выпирающих из торса спонсонах. Вполне приличное оборонительное вооружение против пехоты, но совершенно никчемное в рыцарской схватке даже на предельно близкой дистанции.

Система целеуказания и корректировки огня оказалась настолько архаичной, что Гримберт поначалу даже растерялся – она не походила ни на что из виденного им прежде. Вместо грамотных автоматических операторов, рассчитанных на сопровождение цели и расчет баллистических траекторий – примитивные инструменты, словно созданные в ту эпоху, когда пушкари руководствовались более опытом и глазомером, чем таблицами стрельбы. Баллистического радара нет и в помине, а от мортирки для отстрела дымовых шашек остались лишь искореженные крепления.

Гримберт копался в интерфейсе, продираясь сквозь колючую, как можжевельник, латынь и непривычные показатели. Копался остервенело, точно голодная мышь, раздирающая когтями мешки из-под муки, найденные в подвале старой мельницы. Под конец он делал это уже машинально, лишь бы занять себя чем-то, не позволяя той мысли, что копошилась где-то в костном мозге, вынырнуть на поверхность и сделаться очевидной.

Хлам. Просто старый хлам, брошенный кем-то на полдороге. Реликт старых эпох, когда рыцари воевали в одном строю с пехотой, будучи больше громоздкими экзоскелетами, чем полноценными многотонными боевыми машинами, по огневым показателям схожими с небольшими крепостями. При одной мысли, что подобный доспех может бросить вызов чему-то сродни «Урановому Фениксу», Гримберт ощущал распирающий его изнутри нервный смех. С тем же успехом слепой нищий может в одиночку осадить графский замок.

«Ладно, – приказал он себе, окончательно исцарапав душу об острые цифры показателей, – спокойно. Каким бы старым ни был доспех, это оружие. Оружие, с которым ты умеешь обращаться. Да, слабое, предельно несовершенное, даже примитивное – но оружие. С ним ты уже не беззащитен, уже не должен прятаться в щель от каждого резкого звука…»

Последнее разочарование хлестнуло его поперек спины, точно узловатый кучерский кнут, когда он запросил данные по боекомплекту. Визор высветил цифры, от которых Гримберт лишь сдавленно выругался сквозь зубы. Ноль – он ноль что в восточной системе, что в метрической. Снарядные укладки и пулеметные бункера были пусты. Ни одного снаряда, ни последнего, завалявшегося патрона. Пустые металлические ящики, полнящиеся одной только пылью и давно высохшей оружейной смазкой.

Вот отчего его бросили, значит. Предыдущий владелец расстрелял весь боекомплект, а потом поспешил убраться, бросив своего беспомощного механического слугу на растерзание врагу. И более за ним не вернулся. Может, удача не улыбнулась ему, противник настиг его и поквитался кровью за его неведомые грехи. А может, он попросту замерз под соседней горой, отчаянно пытаясь добраться до города без запасов провизии и теплой одежды. Или…

– Не хочется тебя подгонять, мессир, да пора бы обратно, – заметил Берхард, все это время безразлично наблюдавший за маневрами рыцаря с безопасного расстояния. – Позволь тебе напомнить, мы все еще в Альбах.

Альбы. Это слово, вобравшее в себя все ужасные вещи мира, больше не тревожило Гримберта. Даже скверная броня и нерабочее оружие казались хорошей защитой от этого слова. Сколь ни ничтожен был доспех, он мог защитить своего хозяина практически от всех опасностей, включая обжигающие гейзеры, проникающую радиацию и бездонные пропасти.

– Хотел бы я забыть об этом, Берхард…

– Патронов-то много?

– Патронов нет. Но я теперь не слепой калека, а это уже кое-что.

Берхард покачал седой головой.

– Железо – это всего лишь железо, – произнес он, поправляя аркебузу. – Я бы лучше уповал на голову. Сообразительная голова спасет там, где не спасет железо.

Гримберт насторожился.

– Чувствуешь перемену погоды?

– Нет. Сдается мне, Старик лег в спячку и едва ли выберется из нее до весны.

– Что тогда?

Берхард передернул плечами. На облаченного в рыцарский доспех Гримберта он смотрел с каким-то непонятным чувством, отдающим презрением. Как смотрел бы, должно быть, на изящную пальму, вздумавшую распустить листья в краю волчьих морозов и острых скал – предмет нездешний, чужой и нарушающий привычную ему картину мира.

– Не знаю, – неохотно сказал он. – Чутье взыграло. Давай, разгоняй эту наковальню, посмотрим, какова она на ходу.

* * *

Опасения Гримберта по поводу ходовых качеств доспеха оправдались почти сразу же. Несмотря на пристойное состояние реактора и сервоприводов трехметровый стальной великан посреди горных ущелий оказался едва ли не беспомощнее слепца.

Лишенная всяких амортизаторов кабина на ходу раскачивалась так, что уже через полчаса хода Гримберт стал малодушно помышлять об отдыхе – от тряски внутренности словно взболтались внутри. Массивные лапы с широкими ступнями должны были обеспечить приемлемое давление на грунт, но только лишь там, где он имелся, а не представлял собой смесь из кое-как прихваченного льдом каменного крошева. Вдобавок доспех страдал от неправильно спроектированной центровки, отчего его ощутимо кренило даже на незначительных спусках, а наклон свыше пятнадцати градусов уже представлял собой серьезную опасность.