Перед УЗИ я умирала от страха. Ему не понять ­— мужчинам это не так важно, а Андрей еще и хладнокровный.

Старую машину он загнал в гараж вместо «ауди». Сел за руль и пролистал новый паспорт — другое имя, но его фотография. У меня тоже будет такой. Уже скоро. Уже скоро мы расстанемся навсегда.

Территория военного госпиталя была залита солнечным светом.

Я шла за Андреем по мощеной дорожке, наступая на облетевшие листья.

Как давно я здесь не была…

Меня охватили умиротворение и собранность, какие наступают перед важными событиями. Такое же умиротворение я чувствовала, когда шла на экзамен по изобразительному искусству перед поступлением. Мысленно разговаривала с мамой и просила помощи. Страх, который терзал меня две недели до этого, исчез.

Я пропустила скрининги, и понятия не имела, все ли в порядке с ребенком. Потрясения, похищения, убийства у меня на глазах. А что если это отразилось на нем и он болен?

Я не знаю ничего.

Но ничего не изменить — остается смириться с будущим. Наверное, безвыходность и подарила спокойствие. Когда ничего не изменить, смысл тревожиться?

Андрей распахнул передо мной дверь черного хода и пропустил вперед. Я поднялась по ступенькам и по уже знакомому маршруту направилась в кабинет.

Николай Александрович улыбнулся, когда я вошла.

Халат на военной форме был застегнут на все пуговицы. На кушетке уже расстелена пеленка, включен аппарат УЗИ — нас ждали.

— Привет, — они с Андреем жали руки, пока я снимала пальто и устраивалась на кушетке. — Думал, не придешь. Какой срок?

— Тридцать четыре недели, — сказала я.

— Смотри, Андрей, рожать скоро… — предупредил он.

Их прервала рыжеволосая врач. Вошла в кабинет, любезно мне улыбнулась, села и сразу взялась за датчик. Я подняла подол платья, переживая так, что дрожали руки.

— Не волнуйся, — тихо сказал Андрей. — Все будет хорошо.

Меня отрезвил холодный голос врача.

— Размеры плода соответствуют тридцати четырем неделям. Головное предлежание, вес два двести…

До меня дошло, что ничего плохого она не говорит. В последнее время шевелений стало меньше — я слышала, это нормально. Ребенок подрос и ему стало тесно. Теперь я это наглядно увидела. Мы с Андреем смотрели на ребенка.

— Скажите пол, — попросил он.

Я ждала этого всю беременность. Обычно это узнают раньше и к моему сроку успевают купить одежду и одеяльца нужных цветов, первые игрушки… Выбирают имя. Представляют первые фото и каким родится малыш.

Не с нашей кочевой жизнью обзаводиться приданным.

И когда я увидела на экране кроху — точь в точь таким, каким родится, только поменьше, приняла все, что сказал Андрей. Я хочу нянчить на руках своего ребенка в чистых пеленках, и ничего не бояться.

Он мне такой жизни не подарит.

Не будет у нас красивых семейных картинок. Сколько ни мечтай, ни говори — халва, слаще не станет. Такие грезы нужно давить сразу.

Мои чувства к нему не исчезли, нет… Их заменили другие, еще сильнее — к младенцу, который скоро появится на свет.

— А на втором скрининге вам не сказали? — вторя мыслям, спросила врач. — Или были сомнения?

— Посмотри, — добавил Николай Александрович.

Тетка пристально всмотрелась в экран, елозя датчиком. Гель нагрелся и стал теплым. Когда я сюда шла сюда, думала, что мне все равно, кто будет, лишь бы хорошо развивался.

А сейчас сама затаила дыхание.

— Девочка, — сообщила врач, улыбнувшись. — Папина дочка.

Андрей отвернулся.

В темном кабинете тени скрыли лицо. Я не поняла, что он чувствует. Скорее бы остаться наедине… Здесь слишком много свидетелей.

— Ну вот и все, вставайте, — врач дежурно улыбнулась, вручила мне салфетки и сразу же ушла.

Я спустила ноги, вытирая живот. Андрей присел на корточки, чтобы застегнуть мне сапоги, а затем помог надеть пальто.

— Андрей, задержись, — попросил врач, когда мы уходили.

Я вышла на крыльцо, а он остался поговорить с Николаем Александровичем.

Я направилась к больничному скверу.

Мне хотелось побыть одной. Привыкнуть к мысли, что у меня будет доченька — как и мечтала… Мама была бы рада внучке. Всего три года не дожила, чтобы увидеть ее. Как это несправедливо…

Я дошла до конца дорожки и остановилась, глядя под ноги, на тротуар, заваленный желтыми и багровыми кленовыми листьями. Меня окружали кусты колючего шиповника, усеянного спелыми ягодами. Наверное, весной здесь стоит потрясающий аромат цветущего шиповника… В багряно-золотом сквере в своем мятном пальто и белом берете, я смотрелась нечаянным ярким мазком на осенней палитре.

— Лена.

Я обернулась: Андрей спустился с крыльца, весь в черном, в перчатках и пальто, с парализованным лицом — слишком мрачный для радостного, солнечного дня. С шарфом, висящим на шее, словно не успел намотать.

Смущенно поправив воротник, я направилась к нему. Мы встретились на выходе из сквера под кленом.

Не знаю, что сказать…

Слегка вопросительно я следила за его выражением.

— Как относишься, что будет девочка? — миролюбиво спросила я. — Ты говорил, хочешь мальчика.

Андрей как будто в небольшом шоке — выражения нет совсем. Скрывает или растерян, а может, все вместе. Он не быстро ответил, а когда заговорил, речь была мягкой и неразборчивой.

— Пусть будет похожа на тебя, — он стянул перчатку и отломил сухую веточку шиповника, увенчанную красной ягодой. — Как назовешь?

Я проследила за пальцами — они окрасились алым… Пока ломал, Андрей укололся об шип.

— Анна, — я подняла взгляд. — В честь мамы, ты не против?

Он покачал головой.

У Андрея были теплые, бархатистые глаза.

Из-за их мягкого выражения в первый раз я не поверила, кто он. И ту жуткую тьму, что меня когда-то испугала, я перестала замечать.

— Поздравляю, Лена, — он протянул веточку шиповника. — Сегодня закажу для вас документы.

Я взяла колючую ветку. С каждым днем между нами все больше преград. Предлогов тянуть нет. По намекам врача я поняла, что ждать родов недолго, и скоро наши дороги разойдутся.

Это правильно.

Я стиснула веточку шиповника в кулаке, почти прокалывая об шипы кожу. Последний дар наших чувств. Я хочу, чтобы он был прав. Хочу через десять лет вспомнить это время с легкостью.

— Малышке нужно приданное. Пеленки, одежда, хотя бы минимум. Одеяло и конверт, я ведь рожаю в декабре.