— Так что моя бывшая спокойно спит в моём бывшем доме, с моими бывшими детьми, охраняемая моей бывшей собакой, с обломками моего бывшего любимого мотоцикла во дворе. И даже не догадывается о том, что «её убил её бывший». Как, интересно, тебе вообще это в голову пришло? — ухмылялся я.

— Не знаю… Наверное, у меня богатое воображение, — пролепетала моя Стрекоза. — Извини…

Я поёжился в своей мятой рубашке и протянул ей телефон:

— Хочешь, позвоним? Пожелаем Лиз спокойной ночи и пошлём нафиг?

Марианна замотала головой. Но я всё-таки набрал номер. Через секунду мы услышали:

— Александр? Ты чего хотел? Я уже спать ложусь! Надо было не выпендриваться, а оставаться, когда предлагали.

Я пожал плечами и сказал по громкой связи:

— Да ничего. Ткнул случайно в кармане брюк. Пока, Лиз.

И отбил звонок. Стрекоза выдохнула и достала из рюкзака из спиной мой пиджак. Выглядел он теперь не лучше, чем всё остальное на мне. Называется, стиль зажамканного договора из принтера.

— Ты замёрз, — севшим голосом проговорила Мари, потом глянула на кучу цветных шариков на асфальте — подарок дворняжке, но ничего не сказала.

— Пойдём лучше ко мне? — спросил я.

— Пойдём.

И я хмыкнул, приобнимая её и увлекая в сторону старого дедового дома:

— А маньяка не боишься?

— Неа, — заулыбалась моя девочка, — а ты?

Я поцеловал её.

А потом мы целовались у машины, припаркованной возле дома. Целовались в подъезде между вторым и первым этажами, целовались у двери. Целовались в коридоре, под строгим наблюдением бюста Ленина. Я набросил ему на голову жеванный пиджак и вдруг спросил у моей разрозовевшейся, эротично-невинной Стрекозы:

— Малышка, погоди, но ведь ты так ничего и не ответила! Ты выйдешь за меня замуж?

— Понимаешь, — снова взахлёб повторял Саша, — единственный способ победить её — сделать то, что не сделал бы я сам! Да, она слишком хорошо меня знает. Я уверен, Лиз просчитала все ходы. И поэтому не она, а я, понимаешь, я должен измениться! Чтобы было ясно: этот развод — точка, не многоточие. Точка во всём, что было «до» и «после» не надо никакого! Шантаж не при чём. Я решил: пусть будет как будет. Уволят так уволят! Нет так нет. Я уже достаточно замарался из-за Лиз и её жажды денег и больше не хочу. Буду жить ва-банк! Как тебе такая мысль, Мари?

— Здорово! — улыбнулась я.

Он поцеловал меня, закрутив, как в танце. Почти театрально. И было бы вроде всё хорошо, но он настолько был увлечён рассказом о своей бывшей, что стало как-то непонятно: он целует мои руки, потому что хочет меня или делает это назло, вопреки поползновениям коварной Лизы? Да, его действительно прорвало. А мне было так неловко, словно она стоит рядом и смотрит… Я даже вгляделась в фигурку гипсового Ленина — там камера в глаз не встроена?

— Малышка, так ты замуж за меня выйдешь? — повторил свой вопрос Мистер Совершенство.

И это прозвучало как-то между делом и невпопад после теории заговоров. Честно говоря, вплоть до этого вечера я была уверена, что если он сделает мне предложение, я завизжу от счастья, брошусь к нему на шею или исполню экстатический танец индейцев аку-яку, благодарящих духов за урожай, сына вождя после тридцати дочерей и гору разноцветных бус, упавших с самолёта на вигвам, но сейчас я отчего-то замерла. Слова застряли в горле, где-то посредине «да», «нет» и «не знаю», словно у меня программа распознавания языков зависла.

Я неловко пожала плечами.

— Но ты ведь меня ещё совсем не знаешь…

Саша провёл рукой по моим волосам и улыбнулся:

— Узнаю по пути. Исходных данных достаточно.

А мне показалось, что он торопится. Не потому что любит меня, он ведь так и не сказал мне об этом, просто эйфорией затопило — его глаза были слегка хмельными — кажется, он только сейчас понял, что свободен от той, с кем был несчастен. Может, так и не понял бы, какова свобода, если бы не этот шантаж… А я оказалась рядом, со мной он празднует, сам бурный, как пузырьки шампанского. Но что будет потом, когда праздник закончится? Когда он останется без работы или всё обойдётся, и ему будет не хватать привычной жизни в постоянном сопротивлении? Что станет с его «праздником», когда правильные родственники скажут, что я не подхожу ему, потому что «разница в возрасте», потому что «другой социальный слой», а «девушка с приветом»? Кем я буду для него? Новой надоевшей женой, с которой надо бороться? Пружиной в лоб или вышедшим из моды интерьером? Почему он не сказал, что любит меня? И готов ли он на самом деле любить не себя в своём решении, а меня?.. И не говорить всё время о Лиз?

Я качнула головой.

— Прости, но кажется, мы торопимся.

Саша непонимающе взглянул на меня, вгляделся. Затем мгновенно потух и выпустил из объятий.

— Ясно.

Я испугалась и затормошила его:

— Нет, не ясно! Ты не понял! Мне хорошо с тобой, Саша! Я хочу быть с тобой, просто всё так быстро и…

Я вдохнула воздуха, пытаясь правильно подобрать слова. А он усмехнулся и сказал отстраненно:

— «Быстро и…»? Ну что же ты не договариваешь? Правду, как ты любишь? Скажи: и ты теперь бесперспективен. И не подаришь мне кольца с бриллиантом, да?

— Что ты такое говоришь? — удивилась я. — Я вовсе не об этом. При чём тут бриллианты?!

Он хмыкнул:

— Они всегда при чём. Для всех женщин, даже для моей бабушки…

Меня аж взвило от возмущения.

— Вот это глупо было! Вообще равнять всех по одной гребёнке глупо! В английском даже артикли в таких фразах не ставятся, потому что они безличные! А разве можно говорить безличными фразами о личном?

— Я старше тебя и знаю, о чём говорю, — мрачно заметил Мистер-больше-не-Совершенство.

— А ты разве не заметил, что больше говоришь о Лиз, чем о нас? — обиженно спросила я. — Нет, не подумай, я понимаю, что это такой момент, тебе сложно и надо выговориться. Я не против. Ты рад, что справился, и я рада за тебя! Но я просто хочу быть с тобой без сравнений, не потому что я — «не Лиз». Я хочу, чтобы был просто ты и просто я. И отношения наши с тобой. Настоящее выше этих безличных градаций…

Он махнул рукой, отвернулся, вдруг решив повесить пиджак на вешалку, и перебил меня:

— Забудь. Уже поздно для философии. А меня учить так вообще поздно.

Как это?!

Сами собой к моим глазам подступили слёзы. Я поправила на плечах куртку, которую собиралась снимать.

— Это именно то, о чём я только что сказала: ты меня не знаешь. И я тебя.

Он обернулся, обиженный, обжёг меня потемневшим взглядом и ничего не сказал. А я растерянно улыбнулась и отступила к двери: