захочет, пусть позвонит ему, Олегу, по домашнему телефону. Сослуживец был среди свадебных гостей четы Баиловых и видел Аню во всей пронзительной красоте и стати. Теперь он с трудом поднимал на нее взгляд, бегал глазами по всему, чему угодно, – грузинским вазам в серванте, потертому ковру на полу, брошенному в углу комнаты рюкзаку – тому самому, с которым девушка собиралась на Кавказ, – только бы не видеть этих загробных черт и лысого черепа.

– Посмотри на меня! – сказала Аня интонацией бабушки Мгелы. – Ты и вправду думаешь, что я захочу его видеть?

– Икар сказал, что захочешь, – тихо произнес Олег, быстро распрощался и ушел.

Баилов оказался прав. Прошли годы, и Аня стала тосковать по нему. Почему-то память ангельски-белым ластиком начала стирать ужасы их совместного существования и подкрашивать, подсвечивать счастливые моменты знакомства, ночевок на Кремлевской набережной, подробности каждой минуты свадьбы.

Она поняла, что хочет его видеть. Позвонила Олегу, узнала, как добраться до колонии. Приятель обещал устроить им свидание на сутки – в ближайшем поселении. По его наводке Аня приехала в город Оболтово, остановилась в общежитии при педагогическом училище.

Показывая паспорт коменданту, сухонькому мужичку, спустила с головы на плечи платок – в коридоре стояла духота. Старик спокойно взглянул на лысую женщину и уточнил, на каком производстве работала – тротиловом или бертолетовой соли.

– А что это? – удивилась Баилова.

– Ты разве не местная?

– Из Москвы… – потупилась Аня.

Комендант снова заглянул в паспорт:

– А чего гунявая?

– Ну… так вышло… А при чем тут тротил и соль какая-то? – спросила она.

– Да это заводы оболтовские. Вредное производство. У нас тут каждый второй – или лысый, или скрюченный, или чешется от ушей до пят.

– Правда? – неожиданно радостно воскликнула приезжая. – И прямо по городу ходят, не стесняются? И не смеется над ними никто?

– Над чем смеяться? Все одинаковы. В Кремле, знаешь, никто не заседает. Полгорода на оборону страны горбатится, – пробурчал мужичок.

– Трудно устроиться на эти предприятия? Я бы хотела там работать!

– Чего ж трудного, на простые-то специальности обучат, возьмут, жалованье положат. Небольшое, но с голоду никто не помирал. Дохнут, конечно, но по другим причинам. Ежели надо – познакомлю с сыном своим. Он на тротиле начальник участка, ему люди всегда нужны.

– Да, пожалуйста! – закричала Аня. – Я буду стараться!

– Дикая ты какая-то, москвичка. – Он посмотрел на распухшие пальцы классической уборщицы и странные при этом тонкие запястье с позолоченными часиками. – Такой красавице в библиотеках бы сидеть, книжки листать.

Баилова ликовала. Она расправила плечи, подняла голову и взлетела на второй этаж общаги, не чувствуя тела. В комнате, куда ее определил комендант, уже проживали две женщины. Они улыбнулись и предложили присоединиться к закипевшему чаю. На голый череп новенькой никто не обратил внимания.

Аня чувствовала, что нашла лучшее место на земле, где оказалась своей, привычной, повседневной. Решение было мгновенным и неоспоримым – она отдаст государству московскую квартиру и станет жить в этом милом, неказистом городке с добрыми людьми и чудесным оборонным производством, уродующим всех на один манер – без изысков и особых примет.

До встречи с мужем оставалось два дня. Аня успела поговорить с сыном коменданта, который пообещал трудоустройство и помощь в оформлении квартиры. Все складывалось идеально, как пятнашки в любимой пластмассовой коробочке-головоломке.

Но наступившие после день и ночь Баилова пыталась не вспоминать никогда. Долгая дорога в кабине грузовика, дом из серых некрашеных бревен, два десятка пачек «Примы», которые она взяла по совету Олега, завернутые в кулек пирожки с бумажным мясом из городской столовки и бисквитный торт с масляными зелеными розочками, купленный в кулинарии рядом с Вечным огнем на центральной площади.

Новый образ супруга Аня долго не могла принять. Худой, сутулый, землистого цвета – лицом, фуфайкой, штанами, ботинками. От него отвратительно пахло дешевой махрой, больными деснами и неродным телом. Раньше, даже вспотевший, он источал особый мускусный запах – здорового, натренированного альфа-самца. Сейчас – усыхающего деда. Но главное – Икар был беззубым. Чарующая улыбка, благодаря которой бывшему следаку многое прощалось, превратилась в черную пробоину. Если б Ане предложили описать врата в ад, она вспомнила бы это страшное отверстие на лице, обрамленное герпесными губами. Лишь две детали давали понять о высоком статусе Баилова среди ему подобных – разящий, господствующий взгляд и незаживающие костяшки на кулаках.

– Ты по-прежнему прекрасна, – прошамкал зэк и попытался растянуть рот в знак восхищения.

– Как ты изменился, Икар. – Аня сдерживала комок в горле, но он прорвался наружу мокрым воем вместе с соленым фонтаном из глаз.

– Иди сюда, моя девочка, – Баилов взял жену за кисти и притянул к себе.

Аня рыдала, уткнувшись лицом в фуфайку, давясь от слез и подступающей рвоты…

* * *

В памяти остались рваные вспышки – вот он беззубо ее целует, вот снимает телогрейку, рубашку, расстегивает штаны – все странным образом чистое и даже глаженое, видимо, мужа подготовили к свиданию.

Дальше – пропасть. Потом снова вспышка – они пьют чай из самовара (кто принес самовар?), едят торт на тарелках, проштампованных клеймом колонии, Баилов медленно чайной ложкой снимает кремовые розочки и кладет их на серый язык. Аня тоже пытается проглотить жирную зеленую розу, но ее рвет в кадушку за дверью.

Затем – бездна. И вот он прижимает жену к груди, уже одетый, возле сырого дома. Моросит дождь, ее трясет – от холода, от страха. Тучи висят так низко, будто хотят дотронуться до макушек, пожалеть, втолковать, что любовь – она и такая, некрасивая, непогожая.

Еще вспышка – Аня теряет сознание и, падая, видит ярчайший, распластанный на дыбе веток лист клена. Оранжево-красный, неприличный, вызывающий.

«Как восхитительно некоторые умирают», – успевает подумать она.

Икар подхватывает жену и с придыханием шепчет: «Больше не приезжай. Роди мне сына».

Грузовик, кочки, колдобины на дороге, поезд, боковая полка, Казанский вокзал, квартира, ванна с горячей водой. Почти кипятком, словно она хочет вместе с воспоминаниями смыть с себя кожу.

Но все случается по его, Икарову, сценарию. Она беременна, Олег помогает ей расстаться с квартирой, сует на перроне того же незыблемого Казанского два больших свертка, закрученных в газету. В одном – жареная курица, пустившая соки на черно-белое заседание политбюро, во втором, не менее упитанном, – деньги.

– Почему вы мне так помогаете? – всхлипывает Аня.

– Это не я, это Икар, – говорит Олег.

– Вы считаете его хорошим?

– Не знаю. Но он точно – не простой смертный на Земле. – Олег помогает подняться на подножку вагона. – Вокруг него всё вертится. Понимаете, о чем я?

– Да… Он умеет ломать жизни…

– Вы – не изломанная. – Олег сажает Аню в купе и взглядом истинного следака ощупывает попутчиков. – Вы – избранная.

Глава 37

Сыночек

Жизнь в Оболтово наладилась очень быстро. Видимо, во все инстанции – от общежития до горсовета – уже позвонили из Москвы. Кто, по чьему